Джон Краули - Эгипет. Том 1

И вот — внимание! — колесо поворачивается, Иегова становится дьяволом. Старый Ничейпапаша, [726]в склеротических бляшках, грязнобородый, ревнивый бог, возлежащий, подобно Дракону, на целой горе своих благословений, окруженный сикофантами, [727]поющими хвалы, хотя ему всегда мало: Пирс явственно видел, закрывая глаза, как он царит в своем темном и закопченном раю. Может быть, в конце концов Пирсовым уделом будет вечно видеть одну лишь эту картину.

Винни сказала: Я не понимаю, почему ты просто все не бросишь . Прежде он и сам не понимал, но теперь понял.

В домике возле Блэкбери они, она и он, сговорились создать иероглиф Любви в ее облике (тысячелепестковая Роза [728]) и в духе Пирса — посредством алхимической силы Эроса. И теперь он не мог исчезнуть, это был только образ, но он управлял сердцем Пирса вместо него самого, а она продолжала жить трагикомической реальной жизнью, из которой они поначалу и извлекли тот иероглиф.

Странно, потому что история, созданная ими в маленькой спальне у реки, была о том, как она отдаст свой трон ему.

О, вернись, вернись, душа, вернись, «я», — как же ему теперь вернуться назад, каким страшным путем вернуться в пустую тронную залу сердца?

Как бы он хотел заплакать.

Гермес, взмолился он, старый бес, бог сплетающий и расплетающий: освободи меня от чар, которые я же и сотворил. Я не так уж и умен, я думал, что умен, но нет. Бруно, ты заманил меня сюда, приди ко мне, если можешь, научи, как повернуть вспять мою магию. Ты, сволочь.

Он лежал недвижно, стараясь уверить себя, что для него еще не все потеряно, если он поверит в то, что помощь придет, — но надежды не было. И с чего бы ей быть?

Нет, единственная надежда — пережить это; живым перейти в следующую эпоху, новый мир, когда омерзительные и прекрасные создания переходного времени уничтожатся, унесенные ветром. Все, что он видит и чувствует (вцепившись в края кровати, ощущая на губах соленый пот), тогда станет обычным безумием, ошибкой сознания или морального чувства. Вот это понятно. Излечимо. Может, он сядет на лекарства. Тихая клиника, такая отчетливая; входит сиделка, на подносе — стакан прохладной воды, и пилюля, розовая, поделенная пополам нежным желобком.

О мир, перестань вращаться. Как шарик в колесе рулетки, ищущий, где успокоиться.

Это может произойти годы, десятилетия спустя. Ему придется поддерживать в себе жизнь, пока время не настанет, в одиночку идти по бескрайним пустошам, и даже Добрые Дела [729]не станут его спутниками, потому что он ни одного не совершил; ни одного не мог вспомнить, ни одного.

Пусть только не исчезнет надежда на то, что новый мир и вправду придет. Да не иссякнет это стремление, не то новая эпоха никогда не настанет; не от его ли тоски, не от его ли желания зависит ее приход?

Он сел в постели. Нет смысла лежать в темноте. Почитать что-нибудь? Но он боялся тех книг, что привез с собой, книг по истории, магических книг. Вранье. Вот бы привезти сюда Еноса, хотя бы один том, чтоб лежал у изголовья.

Он решил: вернется домой — сразу позвонит Роузи Расмуссен. Скажет ей, что готов отправиться в Европу, готов написать заявку, что угодно; и готов уехать совсем скоро. Другое небо, долгие каникулы; там тоже найдется что поискать, и есть причина для поисков; апотропеический , шикарное черное слово, — то, что отгоняет зло. Он порылся в кармане штанов и отыскал папиросы, закурил, хотя и знал, что теперь не заснет до рассвета. Он сидел в шортах на краю кровати, поставив пепельницу между ног, и его спина сгибалась под тяжестью суккуба, прицепившегося к ней, — его собственное искусное творение, созданное в кузнице его сердца, которое ныне захлопнулось и более творить не способно.

Но тем временем, тем временем: не близится ли помощь откуда-то из Царств Света?

Не отправился ли в путь посланец, крохотный, бесконечно малый на первых порах, но теперь уже подросший? Тот, что идет внутрь или наружу, из эона в эон, с посланием для Пирса?

Что ж, он потерялся; терялся не раз, на самом-то деле, — его отвлекали, уводили в сторону, посылали не в том направлении или даже назад, он бродил в сферах смятения и забвения, запаздывал, сам того не сознавая, запаздывал страшно, словно следуя изгибам сюжета какого-то древнего фарса. Теперь, когда древние силы старой эпохи ковыляют прочь со сцены, так и не завершив работу (ее никогда не завершить, никому и никогда, ни в одну из прежних эпох это не удавалось), он — или она — стоит на границе пустого и быстро исчезающего круга, пытаясь вспомнить, куда же она — или он — направляется, в какой край, с каким словом и к кому; недовольная — или недовольный, — как путешественник, который бродит в полночь по перрону, подозревая, что последний поезд уже ушел.

Но явится ли она вовремя? Да, как раз вовремя; когда бы ни пришла, это будет вовремя; когда в тысячную полночь мы совсем отчаемся увидеть хоть кого-то, она придет в неистовой спешке, вторгаясь в последние сферы воздуха, огня, воды, земли или вырываясь из них, словно распахивая на бегу череду дверей в длинном коридоре, ее волосы льются потоком, а брови нахмурены, и руку она поднесла ко рту, чтобы закричать в уши наших душ: Пробудитесь.

В предыдущем томе этой серии романов я выразил признательность писателям, мыслителям и историкам, которым многим обязан, — прежде всего покойной даме Франсес Йейтс.

Мне хотелось бы добавить, в связи с содержанием этой книги, еще несколько благодарностей: Гарри Кодиллу («Ночь приходит в Камберленд»), который напомнил о том, что я забыл, и объяснил то, что я не понимал; Джону Босси («Джордано Бруно и посольское дело»); Джеральду Маттингли («Армада»); Карло Гинзбургу («Ночные битвы»); Р. Дж. В. Эвансу («Рудольф II и его мир»). Также я опирался на исследования Пьеро Кампорези, Кэролайн Уокер Байнум, Кэролайн Оутс и Эрнана Макмаллена. Я благодарю Л. С. Б., Дженнифер Стивенсон, Томаса М.Диша, Джона Холландера и Гарольда Блума.

Наибольшая моя признательность — покойному Йоану Кулиано. [730]Я обильно черпал из его книги «Эрос и магия в эпоху Ренессанса», — но приношу дань благодарности и скорби за все. Quoe nunc abibis in loca; nec ut soles dabis iocos!

Комментатор глубоко благодарен всем, кто помогал ему в работе, прежде всего — Денису Королю за предоставленные материалы о Джоне Ди и его времени; Ефрему Лихтенштейну за многочисленные консультации в области астрологии, алхимии и латыни. И конечно же, особая признательность — Джону Краули, который любезно ответил на все вопросы, возникшие во время Делания.

Дама — официальный титул жены баронета.

Зд. и далее большинство географических названий, имен и т. д., непосредственно связанных с действием романа, вымышлены.