Джон Краули - Эгипет. Том 1

— Ну! — весело сказала она, выбираясь на берег. — Спасибо. Классно покатались. — Она протянула ему руку. — Приятно было познакомиться. Интересный ты парень.

— И тебе спасибо, — сказал он.

— Наверняка еще встретимся.

— Наверняка, — сказал он. — На окружной ярмарке.

— Ярмарка — это класс.

— Да что ты говоришь.

Спиртное и марихуана не до конца растопили ту странную ледяную корочку, под которой ее глаза делались неуловимыми. Легкой походкой она пошла по берегу прочь, и подол летнего платья бился вокруг ее бедер; Пирс снова сунул руки в карманы и повернулся к реке, которая уже не отсвечивала золотом. Там плавал на автомобильной камере, тихо шлепая по воде, какой-то толстяк.

Что за черт, подумал Пирс.

Как-то вдруг налетело ощущение полной реальности происходящего: здесь и сейчас. Где же Споффорд? Но тот уже шел к нему из леса на той стороне поляны; он махал Пирсу рукой, подсвеченный пламенем костра, в котором жгли мусор и, конечно, обжаривали остатки маршмеллоу. [57] Маршмеллоу — суфле либо (исторически) из болотного алтея, либо (современное кондитерское изделие) из кукурузного сиропа, крахмала, желатина и т. д. Поджаривается на палочках на костре — стандартный десерт на загородных пикниках.

Человек со свирелью исчез, как и большая часть прочей публики. Пирсу вдруг пришло в голову: всем этим людям, чтобы попасть домой, приходится сейчас вести машину. Как, интересно знать, у них это получается? А у нее?

— Хорошая получилась вечеринка, — сказал Споффорд. Он доедал кусок торта, держа под ним одну ладонь, как блюдечко, чтобы не сыпались крошки.

— Прикольная, — отозвался Пирс.

— Ну что, хватит с нас?

— Я готов. Как скажешь, так и поедем..

Вид У Споффорда был задумчивый, хоть он и улыбался Он кинул крошки в костер и отряхнул руки.

— Хорошая вечеринка, — удовлетворенно повторил он. Окинул взглядом свои владения, убедился, что ответственных гостей, которые с удовольствием останутся, чтобы навести порядок, вполне достаточно, и сказал: — Поехали.

Если она попадет в аварию, то отчасти по моей вине, подумал Пирс. Он чуть было не взялся пенять Споффорду: тебе надо получше за ней присматривать. Ты не знаешь, какой опасности она себя подвергает.

О господи.

Споффорд забросил коричневое одеяло в грузовик.

— Познакомился с кем-нибудь? — спросил он. — Вообще-то я не хотел тебя бросать…

— Да, конечно.

— Мне надо было познакомить тебя…

— Я сам познакомился.

— Прекрасные люди. В основном. — Он усмехнулся Пирсу, заводя грузовик. — А старина Майк, похоже, так и не приехал.

— Правда? — переспросил Пирс, чувствуя себя полным идиотом. Куда он сунулся, зачем? Влез немытыми лапами в чужие и без того достаточно запутанные отношения, в которых ни черта не успел понять, здесь, да еще на территории друга, где он всего-то навсего приезжий, гость. Да и вообще нечего ему здесь делать.

Грузовик рывком выехал на темное шоссе. Споффорд тихонько насвистывал сквозь зубы. Они долго ехали молча, а потом Пирс сказал:

— Я думаю, мне надо вернуться домой.

— Да?

— Чувство долга. Ответственность перед Будущим.

— Как скажешь.

Ночь, ветер, свет фар впереди. Луна скрылась. Пирс устало скрестил на труди руки и поуютнее приткнулся на сиденье. Удивительно: кажется, он уже сто лет не был дома.

— Эй, — воскликнул Споффорд и убрал ногу с акселератора.

На дороге, не шевелясь, стояла тонконогая олениха. Грузовик остановился, мотор заглох, а олениха, как будто решив наконец испугаться или вспомнив о врожденной скромности, изящным, отточенным движением нырнула в чащу. О ветровое стекло разбилась большая капля дождя, за ней другая.

— Ну вот и гроза, — сказал Споффорд.

Когда под утро Пирс проснулся на койке Споффорда, дождь уже кончился; должно быть, Споффорд вставал ночью и открыл окна, не разбудив его, потому что теперь они были открыты. Небо расчистилось — или расчищалось, — в уголке оконного проема Пирс увидел одинокую звезду.

Его разбудил звук — такой, словно к нему приближалась крохотная высокоскоростная дрель. Несколько долгих секунд он вспоминал, где находится, слушая, как в соседней комнате похрапывает Споффорд в своем спальном мешке, и ждал, пока комар сядет на ухо, что прихлопнуть его; и в то же время продолжал жить в том длинном ярком сне, который ему только что приснился, — аллегорическое отображение буфов на койке Споффорда и ночного концерта насекомых за окном.

О чем бишь он был-то…

Он там стоял с каким-то стариком, на заре или на закате, глядя на далекую страну — такую далекую, что измерялась она временем, а не пространством. Да-да, стоял у входа в пещеру с этим самым стариком, а у того во лбу была звезда.

И старик показывал ему эту страну, а он стоял — но как же они туда попали? Пирс усилием воли пытался удержать тихо закрывающиеся двери — двери в дальнюю, первую часть сна, которая длилась долгие году — но дверь закрывалась неумолимо, ну погодите, не надо.

Ну да, конечно. Вспомнил.

Долгие годы учебы под руководством требовательных учителей… Или учитель был только один, тот старик, но под разными личинами? Дикарское невежество выдавливалось из него по капле посредством задач, вкус которых он чувствовал до сих пор, но самих задач не помнил, решением головоломок и парадоксов, оп! я понял, понял, понял, и каких решений там только не было, через двойственность и тождество, через метафору и через подобие. Путешествия — или иллюзии путешествий — потому что ему казалось — ему стало казаться — ему стало вдруг яснее ясного, что он никогда и не покидал того тайного подземного убежища, где проходило его обучение, пока наконец его не взяли за руку и не повели по длинному прорытому в земле тоннелю, старик со светильником вел его к выходу из пещеры и показал ему путь в дальние страны; наконец-то настоящий чистый воздух, на заре ветер трепал его волосы и мантию учителя, когда они стояли, прощаясь навсегда.

Он знал свою задачу, знал, в чем его сила и кто враги. А во взгляде старика, чистом и печальном, он читал: да, он постарается, сделает все, что в его силах, но он забудет все, все, чему его учили, свое задание, свою учебу, кто он и откуда пришел, все; в пути он будет вспоминать лишь пройденный за день отрезок дороги да еще смутно помнить, что он чужеземец в этой унылой стране, на этих унылых улицах, в этой унылой темной келье, где он ждал, когда девушка принесет ему молоко и бутерброды…

Да, конечно! Пирс совершенно проснулся и вспомнил.

Поднос с бутербродами и молоком, который приносила ему обычно одна и та же улыбающаяся девушка, совсем ребенок, она была такая добрая, насмешливо-добрая, как будто ей совеем не было жаль его; поднос принесли как обычно, в течение долгих лет только это событие и прерывало его труды, его многолетнее учение в келье, все та же кушетка, та же лампа, книги — но сегодня к стакану притулилось письмо. Письмо! Можно было не открывать его, одного только взгляда на него было достаточно, чтобы все вспомнить, кто он и как попал сюда. Конечно! Вся остальная часть сна, старый учитель, задание, изученные заклинания, вид далекой страны — все разом припомнилось, когда он взял в руки письмо, чистый неподписанный конверт, белевший, как стакан с молоком; память омыла его как чистая вода.