Кэролайн Черри - Моргейн

— Я надеялась, что его не существует, только легенды. Возможно я ошибалась. — Она вздохнула и пошевелила пальцами руки. — Поговорим о чем-нибудь другом.

— О чем?

— О чем угодно.

Он вздохнул. И подумал о прошлом. О Моридже. Почему? Почему всегда о нем? Почему всегда темные и мрачные вещи оказываются важнее? Крепость, окруженная водой. Лес, в котором водятся твари, которые не любят ни кел, ни людей. Его кузен. Память просто переполнена всеми этими ужасами.

— По меньшей мере сейчас нам тепло, — сказал он, с отчаяния переходя к разговору о погоде.

— И сухо, — заметила она.

— Здесь хорошее пастбище. Несколько дней, — продолжил он. — Лио , мы могли бы остаться здесь на несколько дней. Лошади на последнем издыхании.

— Вейни…

— Прости меня.

— Нет, ты прав, но у нас нет выбора. Вейни — у меня нет выбора.

Она имела в виду что-то другое, а не скорость их передвижения. Голос дрожал.

— Я знаю, — тоже дрогнувшим голосом сказал Вейни.

Она посмотрела на него, протянула руку и коснулась его, легкое прикосновение, которое обожгло его, как раскаленное железо, вырвало из пучины отчаяния и на какое-то время Вейни вообще позабыл об окружающем мире. Он бы и ухом не повел, если бы сейчас на них с холмов помчалась бы целая армия врагов.

Ну, во всяком случае не сразу, подумал он. Ее руки обхватили его. Губы встретились. И что еще они могли сделать, окруженные врагами, в кольчугах, не отдыхавшие много дней и не имеющие величайшую драгоценность: свободное время, в которое можно насладиться обычным человеческим счастьем.

Времени не будет никогда , подумал он, внутри все похолодело, и он прижал ее к себе даже сильнее, чем она его, бронированные руки грубо и отчаянно сжали ее, ни капли нежности. Она потеряла все, что было в ее жизни. Слишком много потерь, слишком много трупов — поэтому на мне больше брони, чем на ней, поэтому она дала мне свое главное оружие, и после катастрофы, обрушившейся на наших друзей, что мы выигрываем, когда ссоримся друг с другом?

В конце концов они улеглись спать после того, как покрутились с бока на бок на неровной каменистой земле, под кустами: временное, ненадежное убежище. Он смотрел, как она спит. Он хотел ее — но надежды не было.

Только они сами могут вылечить то, что мучит их, но слишком уж много мучений.

Моргейн разбудила его ближе к рассвету, тень между ним и наступающим днем. Он услышал ее голос, говорящий ему о завтраке и прошептал что-то в ответ, перевернулся и, чтобы успокоить боль в ноющей руке, вытянул ее перед собой.

— Нам надо двигаться, — сказала она, — время не ждет.

— О, Небеса, — простонал он, сунул голову между коленей и обхватил руками шею.

Моргейн не стала спорить, вернулась к лошадям и села на одну из своих седельных сумок; холодный завтрак уже лежал на кожаном мешке, в котором они держали еду: она знала, что все пойдет так, как она хочет.

Вейни пошел вслед за ней, уселся на траву и стал есть скудный завтрак, так же молча, как обычно.

И, не дал волю своему настроению, не стал очертя голову бросаться в спор.

— Лио , — сказал он, почти закончив. — Послушай меня. Этот твой враг — кто бы он ни был. Ты думаешь, что он может сбежать. Но никто никогда не побежит, если думает, что он победил. Никто не может быть настолько осторожным.

Она не сказала ничего. Не нахмурилась, но напряженно думала.

— Дадим ему потерять нас, — продолжал он. — Пускай этот Скаррин построит какие угодно бастионы против нас. Пускай решит, что заставил нас повернуть. Могущественный лорд — почему он должен бояться и бросать свою крепость? Он вообще никуда не пойдет. А тем временем мы изучим местность, будем идти медленно — наберемся сил, отдохнем, найдем дорогу к нему — разве я не прав?

Ее губы вытянулись в линию. В глазах была война, недоверие и размышление. — Возможно. Возможно. Но если ты не прав, Вейни…

— Что будет делать человек, если его загнать в угол? Этот кел вполне способен войти в ворота в Манте и убежать от нас.

Он сражался за их жизнь, безопасность и рассудок.

Но она положила себе на колени эту вещь , меч, оружие, которое всегда было рядом с ней, днем и ночью, и не давало им покоя.

— Лио , ты охотишься на этого кел, преследуешь его и что он будет делать? Ты хочешь сбросить его: теперь собственные вассалы должны засомневаться в его силе; ты хочешь испугать его — ты всегда бьешь слишком сильно, лио , — послушай меня: ты не знаешь жалости к врагам. Ты не даешь им выбора, и, пока они не подозревают о тебе, это работает хорошо — но и на поле боя ты полагаешься на грубую силу, ни капли мягкости. Ты из тех лордов, которые тратят жизни не считая — прости меня за правду. — Сердце сильно билось и он глядел в ее глаза, сам ужасаясь грубой силе слов, которые только что сказал. Быть может он еще не полностью проснулся, поэтому не запинаясь смог высказать все это, а мирный рассвет вернул ей спокойствие, и она не перебивая выслушала его. — Если бы у нас была армия, я никогда бы не стал спорить: ты сказала идти против любого врага, мой долг — сделать это и верить, что для этого есть причина. Но у тебя нет армии. У тебя есть только один человек. И этот человек, лио , пока дышит, должен защищать тебе спину, и он будет делать это. Но он только человек, один, всегда один и тот же, и, когда-нибудь, если ничего не изменится, ты потеряешь его, потому что он умрет прежде, чем разрешит умереть тебе.

Лицо Моргейн помрачнело. Глаза метали молнии. — Я сама могу защитить свою спину. И, чума тебя побери, мне не нужны дураки, готовые убить себя, я достаточно встречала их на своем пути—

— Я говорю о твоей спине.

Она тяжело дышала. Он тоже. — А я говорю о дураках, — сказала она. — Типа Брона. Чи. Особенно Арундена. — Такой ее видели враги. Она задумалась, надолго, и только потом повернулась к нему. — Десять тысяч людей в Айрене, которые встали не там, где я сказала им стоять, нет, они решили, что должны идти передо мной, потому что я женщина и их проклятая гордость заставила их хладнокровно сделать то, что никакой лорд не мог приказать им делать — броситься в широко открытые ворота…

— Это то, что ты делаешь сейчас. То, против чего я протестую, лио . Ты понимаешь это?

В ее глазах появилось потрясение, испуг, гнев, она покачала головой. — Ты…

— Я говорю тебе, что ты не права. Я не часто так делаю. Но ты не хочешь слушать меня, потому что считаешь, что я хочу чего-то другого, чем ты. Но я слишком люблю тебя: я знаю не настолько много, чтобы понять почему ты делаешь то или это, но готов поставить душу в залог, что ты права; я поклялся идти до конца, с тобой или без тебя, лио , и, если это правда, то выслушай меня, прими мой совет, ведь ты не считаешь меня законченным дураком?