Томас Диш - Щенки Земли (сборник)

Чем же Сворка была в действительности?

Позвольте сперва сказать, чем она не была. Она не была «телепатической связью» с Господами, во всяком случае приспособленной для разговора больше, чем кожаный ремешок на украшенном драгоценностями ошейнике пуделя. Она действительно была средством свя­зи Господ с нами – но это общение не могло превышать возможности разума каждого кон­кретного человека, и можете мне поверить, что глубины самих Господ никогда не измерить даже нашим лучшим ныряльщикам.

Сворка была просто их осязанием. Поток экстаза, который она давала нам, – не что иное, как подергивание Господами наших ошейников. Их прикосновение превращало туск­лый свинец человеческой нервной системы в сверкающее золото либо низвергало наш разум до уровня идиотизма буквально с быстротой молнии, но оно не могло сделать из человека то, чем он не был, потому что не меняло природу самого этого животного. Короче говоря, они были не в состоянии поднять нас до своего уровня.

Как ни желай, добиться появления Сворки было невозможно. Подобно благодати, она нисходила как дар или не возникала вовсе. Как часто любимец, даже будучи на Сворке, по­лучал лишь такую силу связи, которая всецело определялась прихотью или доброй волей Господина. И здесь я должен решительно заявить еще об одном широко распространенном заблуждении: не все Господа одинаковы. Они разные и обладают индивидуальностью, что вам сможет подтвердить всякий любимец, имевший не одного Господина. Некоторых, каза­лось, серьезно беспокоило благополучие их любимцев. (Насколько широк круг интересов Господина, любимцу не дано было знать, потому что его собственный интерес ограничивал­ся лишь отношением Господ к ему подобным.) Другие просто помещали их в питомник и оставляли томиться там, нимало не заботясь о Сворке и не устраивая для них никаких испы­таний. Именно таким был Господин питомника Шредер.

Нас с Плуто отправили в питомник Шредер через неделю после жестокого убийства отца. Кли сказала нам, что это ненадолго, а потом она заберет нас. Может быть, у нее дейст­вительно было такое намерение, но я всегда чувствовал, что на деле она подстать мачехе Гензеля и Гретель. Кли, несомненно, знала, что представляет собой питомник Шредер, – ведь мы сами слышали ее возмущение этим заведением в разговоре с несчастным отцом. Мы бы­ли уверены, что Папа ни за что не оставил бы нас в таком безрадостном месте. Но Кли с ухо­дом со сцены Папы потеряла всякий интерес к двум прижитым с ним щенкам.

В чисто физическом плане о нас, конечно, заботились хорошо. Это я должен признать. В питомнике Шредер (построенном на месте небольшого одноименного городка) был пре­восходный гимнастический зал, имелись теплый и холодный пруды, крытый теннисный корт и лужайка для гольфа, тоже крытая; там работали прекрасные роботы-тренеры по всем видам спорта, а рацион питания составлялся с той изысканной простотой, которая удовлетворяла самый тонкий вкус. Наши комнаты – и общие, и личные – были просторны, полны воздуха и света. Центральной архитектурной достопримечательностью питомника – жемчужиной, пе­ред которой меркло все остальное, – был реконструированный в мельчайших деталях нью-йоркский собор Святого Джона. (Зачем? Почему не собор Парижской Богоматери? – это ме­ня всегда удивляло.) Реконструированный собор окружали многие акры английского парко­вого ландшафта с площадками для игр. Естественность была во всем, она составляла стиль жизни и вполне вписывалась в удобства нашего пребывания в питомнике. Летом воздух фильтровался и охлаждался, а зимой купол питомника согревал нас и на несколько часов продлевал светлое время суток. Этот купол имел диаметр полтора километра; в его пределах наша комфортная жизнь была защищена от враждебных посягательств Дингов.

Такое существование могло быть идеальным, если бы наш Господин по-настоящему о нас заботился.

Любимая Матушка проводила нас до ворот питомника Шредер на закате осеннего дня. Растительность за пределами купола уже пожухла, ветви деревьев оголились; внутри трава оставалась зеленой, как в середине лета, а листва деревьев приобретала багрянец и опадала в такой последовательности, что увядание никогда не могло возобладать над появлением мо­лодой поросли. Любимая Матушка послала нам воздушный поцелуй и, завертевшись, подоб­но мадонне Бернини, в спиралях золотого света в стиле барокко, стала подниматься в синее октябрьское небо. Ее фигура уменьшилась до крохотной точки, затем исчезла вовсе, и мы почувствовали, что Сворка оставила нас (ни один Господин не мог простирать свое влияние далее двух десятков километров). Наши разумы остались голыми в этом чуждом мире, став­шем сценой кровавой гибели нашего отца. На доброжелательность этого мира рассчитывать не приходилось.

На полпути в глубь питомника мы разглядели шпиль собора. Полагая, что это админи­стративный центр, мы двинулись к нему по ухоженной гравиевой дорожке вокруг зеленого поля, на котором проводились легкоатлетические состязания. Пятеро юношей плотной груп­пой бежали по грунтовой дорожке, но ни один не мог оторваться от остальных больше, чем на несколько метров, чтобы не быть кем-то настигнутым. На некотором удалении от них другие молодые люди метали диск и копье, а на примерно равных расстояниях друг от друга, превратив зеленое поле в подобие ткани в горошек, расположились борцовские пары; до нас долетали резкие звуки, издававшиеся борцами во время особенно напряженных усилий. Все спортсмены были светловолосыми; их загорелые тела полностью соответствовали стандарту, который Микеланджело разработал для своего Давида. Нам с Плуто в голову не пришло на­рушать сие великолепное зрелище и отвлекать этих красавцев своими вопросами о дороге. Это было бы равнозначно кощунственной мысли переставить китайские статуэтки на камин­ной полке дома, в котором оказался впервые. Мы продолжали уныло тащиться к пристанищу Святого Джона.

Господин Ганимеда, давший нам с Плуто начальное образование, не был большим люби­телем археологии, поэтому в его владениях стояло всего несколько реконструкций, которые не имели чисто утилитарного назначения, – уменьшенная копия Хэмптонского Двора, пара палладианских вилл и кое-что еще в том же роде. Ничего монументального. Прежде всего нас по­разили пропорции собора Святого Джона, – в этом сооружении, пожалуй, и не было ничего примечательного, кроме пропорций. Простоватое, но невообразимо большое здание. С отвис­шей от страха челюстью и учащенно бьющимся сердцем я расставил руки, пытаясь обхватить одну из гигантских колонн заднего нефа. Она оказалась холодной на ощупь и немного пока­лывала: несмотря на то, что она производила впечатление каменной, в действительности это было почти совсем не вещество, а чрезвычайно мощное силовое поле, одетое в кожуру толщи­ной в одну молекулу. Именно театральность этого метода строительства (хотя должен заве­рить вас, что иллюзия получалась полной и исполнение было безукоризненным) лежала в ос­нове безразличия Господ к вопросам «архитектуры». В таких условиях щедрость могла быть принята за даровитость, а вкус вообще мог остаться незамеченным.