Танит Ли - Серебряный любовник (сборник)

Я вытерла лицо ярко-зеленым платком из бронзового ящика и опять спустилась вниз. Пока он не кончил, я стояла в южной части Перспективы и смотрела на его атласные волосы, летавшие над клавишами, как будто погрузившись в музыку, он в ней нырял. Потом он встал, обошел пианино и улыбнулся мне.

– Я настроил.

– Я же тебя об этом не просила. Я хотела, чтобы ты поднялся со мной.

– Нужно еще кое-что прояснить, - сказал он. - Будучи человекоподобным, я вполне самостоятелен. Если ты хочешь, чтобы я сделал что-то конкретное, скажи об этом со всей определенностью.

Я отвлеклась и прослушала.

– Что ты сказал?

– Нужно было просто сказать: пойдем со мной наверх. Я бы оставил пианино и последовал за тобой.

– К черту все! - закричала я. Ничего я не хотела, ничего мне надо. Это значило только то, что мои переживания начали выхлестываться наружу.

Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими.

– Не смотри на меня так, - сказала я. Лицо его прояснилось.

– Я говорил тебе об этом.

– Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю.

– Об этом я тебе тоже говорил.

– Да разве ты можешь об этом знать?! - закричала я.

– Я все о себе знаю.

– Да ну?

– Иначе я не мог бы функционировать.

– Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя - это так важно. Из нас никто не знает. Я не знаю.

Он терпеливо смотрел на меня.

– Значит, чтобы ты выполнял мои желания, - сказала я, - нужно отдавать тебе приказы?

– Не обязательно приказы. Скорее инструкции.

– Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели?

– Все эти инструкции я уже знал.

– Откуда?

– А как ты думаешь?

И это, скажете, не человек?

– Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту?

– Да.

– Зачем ты навязался на мою голову?

– Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.

– Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису. - Что я такое говорю? Почему не могу остановиться? - Ты мне не нужен. Я ошиблась.

– Мне очень жаль, - тихо произнес он.

– Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить?

– Да.

– Ты хочешь всех сделать счастливым? - воскликнула я. За окном снова загрохотало. Дом задрожал - или это меня трясло? - Кто же ты, по-твоему? Иисус Христос?

Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи.

– У тебя какая-то психологическая травма, - сказал он. - Если ты скажешь какая, я постараюсь помочь.

– Это ты, - проговорила я. - Это ты.

– Меня учили предвидеть реакцию людей на мои поступки.

– Египтия была твоей первой женщиной, - заявила я.

– Египтия такая же юная девушка, как и ты. И уж, во всяком случае, не первая у меня.

– Проверки? Контрольные проверки? Пианино, гитара, голос, постель?

– Естественно.

– Да что же тут естественного? - Я вырвалась из его рук.

– Естественно с деловой точки зрения, - рассудительно сказал он.

– Но что-то там не так. Тебя же снова хотели проверить.

Он стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ростом он был примерно пять футов одиннадцать дюймов. За его спиной кроваво-красное небо начинало темнеть; темнели и его волосы. Глаза были, как два бесцветных огонька.

– Моя спальня наверху, - сказала я. - Иди за мной.

Мы вошли в мои апартаменты. Я захлопнула дверь. Потом взяла самоохлаждающийся графин с белым вином, налила два стакана и, немного поколебавшись, протянула один ему.

– Напрасные расходы, - сказал он.

– Я хочу думать, что ты человек.

– Я знаю, что ты этого хочешь. Но я не человек.

– Сделай это, чтобы доставить мне удовольствие. Чтобы я стала счаст-ли-вой.

Он выпил очень медленно. Я - быстро. И сразу поплыла. Отблески молний просвечивали сквозь штору.

– А теперь, - сказала я, - пойдем в спальню. Мать оформила ее по моей цветосущности. И будем заниматься любовью.

– Нет, - сказал он.

Я остановилась и взглянула на него.

– Нет? Ты же не умеешь говорить "нет".

– Мой словарь богаче, чем ты думаешь.

– Но...

– Нет, потому что ты не хочешь меня, вернее, твое тело не хочет, это еще важнее.

– Ведь ты должен мня осчастливить, - возразила я.

– Насилие тебя счастливой не сделает. Даже если ты о нем просишь.

Он поставил стакан, отвесил мне поклон, будто дворянин в старинных фильмах, и вышел.

Я осталась стоять с разинутым ртом посреди комнаты. За шторами сверкало и гремело. Он снова стал играть на пианино. Ситуация была чудовищная. В таком тягостном положении я еще ни разу не оказывалась. Что ж, я это заслужила.

Слегка опьяневшая, я сидела у себя, слушая его музыку. Временами, когда я остаюсь одна, я пытаюсь играть на пианино, но у меня так плохо получается. А он играл виртуозно, играл целый час. Знакомые вещи, незнакомые. Классические, модернистские. Как будто в Перспективе горел свет, хотя я и не могла этого видеть. Послезавтра вернется мать. Объяснение будет тяжелым. Тяжелым, как тучи за окном. У меня есть только сегодняшний и завтрашний день, а я все испортила.

Я приняла душ, вымыла волосы и подставила голову под автосушилку. Потом стала примерять одно платье за другим, но ни одно меня не устраивало. Наконец я влезла в черные джинсы, слишком тесные (хотя теперь я этого не чувствовала, ведь я почти ничего не ела сегодня, а завтра мне как раз надо было принимать капсулы Венеры Медийской), и надела шелковую рубашку, подаренную Хлоей и которую я еще не надевала, так как не понравилась Деметре.

Пианино надолго замолчало. Было около шести, гроза ушла. Голубой закат залил небо и Перспективу, но его там не было. Он куда-то исчез.

Я говорила, что владеет им Египтия и что я отошлю его обратно. Мог ли он уйти? Может ли робот принять такое решение? Я вышла из Перспективы, лифт был на антресолях, а не в фойе. Кровь во мне заволновалась, я не могла вынести неведения. Я вернула лифт и спустилась. Он был в библиотеке, в кресле с высокой спинкой рядом с балконом. Горела лампа. Он читал. Свет ему, значит, все-таки нужен, хотя на каждую страницу он тратил не больше пятнадцати секунд.

Я робко вошла в библиотеку, приблизилась к нему, спустилась на пол перед креслом и прислонилась головой к его колену. Оно казалось совсем настоящим. И рука, которая начала поглаживать мои волосы, тоже была настоящая.

– Привет, - сказал он.

Никакого недовольства, само собой. Меня же раздражала его невозмутимость.

– Послушай, - тихо сказала я. - Я хочу все объяснить. Я на тебя смотреть не буду, а вот так прислонюсь и буду говорить. Я немного опьянела и поэтому так размякла. Это ничего?

– Все хорошо, Джейн, - сказал он. Я закрыла глаза.

– Я очень глупая, - снова заговорила я. - И жуткая эгоистка. Это потому, что я богатая и не знаю настоящей жизни. Я спрятана от нее. Поэтому всегда делаю кучу ошибок.