Танит Ли - Серебряный любовник (сборник)

— За сохранностью сетки и ограды следит Блетт, — продолжала Дорис. — По крайней мере, должен следить. Но сейчас он уехал — у него медовый месяц, видите ли. Уж больно он носится со своей молодой женой, мисс, если хотите знать мое мнение. Вот потому-то профессор его и уволил — Блетт сам напросился. Как раз в день отъезда хозяин обнаружил огромный лаз в сетке, которого Блетт не заметил, ну и выругал его соответственно — по мне, так даже недостаточно строго. Блетт, знаете ли, при своей-то плешивости, еще и работник средней паршивости, — заключила Дорис в рифму.

Она говорила на забавном кокни и, как и все местные жители, иногда глотала некоторые слоги.

— Перед уходом Блетт сказал мне, что животные в зверинце в последнее время стали сами не свои и постоянно норовят разорвать сетку и сбежать, словно их что-то пугает. Вы меня, наверное, спросите: что их может здесь пугать, у нас ведь все-таки не джунгли какие-нибудь? А вот вы сами скоро услышите, что они иногда творят по ночам…

— Кто? Звери?

— Нет, местные жители. Они иногда залезают в наш парк.

— Местные жители? А им-то что за дело до владений профессора Чейзена?

— Да все по дурости, вот что я вам скажу, мисс. И парень мой тоже так говорит.

Тут она притворно покраснела, бросила на меня лукавый взгляд и улыбнулась. Мне, старой деве, не оставалось ничего другого, как любезно улыбнуться ей в ответ.

— Взрослые вроде люди, некоторые пожилые даже, а все туда же! — Дорис продолжала сыпать рифмами. — Им, видите ли, не нравится, что мистер Чейзен не ходит в церковь, не верит в Бога и все такое. И еще они злятся на профессора за то, что тот собрал в своем доме коллекцию ценных книг и экспонатов, а в саду держит редких животных. Они места себе не находят от зависти и без конца повторяют, что Чейзен наверняка знается с самим дьяволом.

— Вы верите в дьявола, Дорис? — спросила я горничную.

Лично я в этом вопросе всегда придерживалась самых что ни на есть прогрессивно-атеистических взглядов и не собиралась этого скрывать.

Возникла неловкая пауза.

— Ну да… Пожалуй, верю, — наконец призналась девушка.

Тон ее при этом был такой виноватый, что мне стало жаль бедняжку, и я мысленно выругала себя за то, что была чрезмерно категорична в этом вопросе и излишне строга с ней.

Очнувшись от угрызений совести и размышлений, я обнаружила, что мы с Дорис стоим перед огромным загоном.

— Кто здесь живет? — поинтересовалась я.

— Те самые ящерицы, о которых я вам говорила, — ответила Дорис.

Словно услышав, что зашла речь о ее племени, одна из ящериц выползла из-под кучи веток. Она неспешно прошлась вдоль ограды, смерила нас взглядом своих удлиненных подвижных глаз. Рептилия, надо сказать, была довольно крупная — размером с небольшого спаниеля. Кожу ее покрывала гладкая белая чешуя, блестевшая в лучах заходящего солнца, а на лапах виднелись красноватые коготки, как у курицы. Вдруг ящерица встрепенулась — у нее на спине, вдоль всего позвоночника, поднялся гребень из острых шипов. Должно быть, как раз такие зверюшки, только, может, раз в десять покрупнее, когда-то прогуливались по первобытным папоротниковым рощам.

Ящерица понравилась мне гораздо больше, чем дикие кошки. Она была простая и понятная: холоднокровная, довольно подвижная, при этом не слишком умная и не слишком привлекательная. По крайней мере, с ней все было сразу ясно.

— А эти ящерицы откуда? Тоже из Африки? — спросила я.

— Если честно, то я не помню, мисс, — залепетала Дорис. — Ой, совсем забыла, у меня же пирог в духовке!

В первые дни работа в Нотерхэме мало чем отличалась от всех моих предыдущих частных заказов.

Библиотека профессора произвела на меня впечатление своими размерами, но при этом находилась в ужасном состоянии — никакого порядка и систематичности. Некоторые стеллажи пылились полупустые. Один книжный шкаф оказался до того высоченный, что без стремянки у меня не было никаких шансов добраться до его верхних полок. Как сообщила мне Дорис, профессор специально заказал в Лондоне стремянку, чтобы я могла разобрать этот шкаф, и ее со дня на день должны быть доставить в Нотерхэм. Весь пол в библиотеке был заставлен коробками, некоторые из них были небрежно вскрыты, другие испачканы и даже порваны. Наверняка в этих коробках хранились необычайно редкие книги, безжалостно забытые и никому не нужные. Их необходимо было привести в порядок и аккуратно расставить на полках.

Я сразу приступила к работе, решив сперва разобраться с книгами в шкафах, а потом приняться за коробки. В этом мне очень помог большой старинный стол из красного дерева. После завтрака я обычно приходила в библиотеку, выбирала какой-нибудь томик посимпатичнее, садилась за этот стол и читала. Я довольно быстро читаю и при этом все отлично запоминаю, так что моя работа мне в радость. В целом Нотерхэм меня вполне устраивал. Комнату мне отвели тихую и чистую, кровать оказалась мягкой и весьма удобной. У меня даже была собственная ванная. Окна моей комнаты выходили в парк, прямо на кошачий вольер, так что по ночам под моими окнами то и дело раздавались рычание и урчание. Горничная Дорис, хотя и была немного эксцентрична, всегда обращалась со мной очень любезно, к тому же оказалось, что она отлично готовит. В первый же вечер я познакомилась с мистером Суонджем: он подал мне ужин. В сравнении с цветущей жизнерадостной Дорис, Суондж выглядел ужасным занудой и лентяем. Как и большинство ранее виденных мною дворецких, он относился ко мне с почтительным снисхождением, весьма напоминающим высокомерие. Но мне не было до Суонджа никакого дела. Мы язвительно обменивались любезностями — и только.

В обязанности Суонджа, как выяснилось, входил ежевечерний осмотр вольера, в котором по ночам прогуливались перламутровые кошки (так называли этих странных животных Дорис и дворецкий).

Насколько я поняла, дворецкому эта его обязанность была не в радость, да и сами кошки внушали ему отвращение. Однако каждый вечер, переодеваясь к ужину, я могла видеть его нескладную фигуру под своими окнами — дворецкий шел в парк проверять вольер. Иногда я даже слышала, как он негромко проклинает свою работу и ни в чем не повинных кошек, — Суондж, надо отметить, ругался весьма колоритно: так позволяют себе выражаться только благороднейшие аристократы да отпетые уголовники. Не то чтобы меня так уж сердила его брань — да, слух у меня отменный, но ругательствами меня удивить сложно, даже самыми отборными и на любом языке. На самом деле я не обращала на него никакого внимания, просто привыкла каждый вечер около семи видеть, как Суондж с фонариком идет в парк, а затем возвращается оттуда назад.

В субботу за чаем Дорис спросила, пойду ли я завтра в церковь. Я ответила, что, пожалуй, нет, но обязательно схожу туда как-нибудь потом, потому что с исторической точки зрения это может быть весьма и весьма интересно. Дорис, похоже, была разочарована тем, что я не хожу к воскресной обедне.