Яцек Дукай - Экстенса (сборник)

В конусе света на миг показался Газма: я заметил быстрое движение в верхних частях левой башни Собора. Только он, должно быть, сразу же поглубже спрятался в его внутренностях, потому что после я видел только неподвижные тени. Что он там делает? Как вообще туда вскарабкался? Собор — и об этом не нужно себе напоминать, это видно и так — не является зданием, подчиненным эргономике, своей архитектурой он не служит человеку, в нем нет никаких лестниц, шахт для обслуживания, так что Газма должен решиться на истинное восхождение. Притяжение слабое, это правда — но если сверзится оттуда, то наверняка все поломает, масса остается массой, момент движения остается таким же.

Я вошел в средину. Стою над могилой Измира. Что же говорил этот сумасшедший? Что притяжение?… Что невозможно высвободиться? Словно железные опилки. Быть может, это только с ним. Я ничего подобного не испытываю. Снял шлем и перчатки. Камень надгробия холодный и гладкий. Угловатое лицо Измира Преду заполняет мою ладонь. Я еще раз просмотрел дневник и прослушал запись моей беседы с Телесфером в лаборатории CFG. Предположим, что Черная Вата является артефактом Чужих. Что именно она и является Машиной Хоана, хотя нам и не удалось обнаружить носителя всех этих воздействий. Следы гамма-излучения заставляют предположить какую-то космическую катастрофу гигантских масштабов. Измираиды в течение сотен тысяч лет мчались через межзвездный вакуум. Может ли быть так, что они были сознательно выстрелены в пространство перед взрывом? Зачем? И куда они направляются? Ибо, если бы не случайная встреча с Мадлен, свое путешествие они закончили бы именно на орбите Леви. Так что, одно из двух: либо в этом имеется цель, либо ее нет. Хотя, нет. Возьмем, к примеру, живокрист. Имеются ведь и промежуточные выходы. Но время — время — пропасти миллионов лет — это ведь не перспектива для цивилизации…! А даже если все это и правда — тогда, чем по отношению ко всему указанному является Вата? Удерживает астероиды вместе. Но с какой целью? Ведь если бы это было ее единственной функцией… Дайте смысл! Цель и смысл! Камень надгробия настолько гладкий, что чуть ли не влажный. DeoOptimoMaximo [25] Великое Божественное Добро (лат.) . Очень красивая эта статуя, хорошо еще, что ее не оставили на милость стихии. По сути дела, несложно понять увлеченность Газмы, эстетика — это самый первый язык религии. Сто девяносто пять минут. Алый, желтый и зеленый цвета Мадлен просвечивают сквозь ребра Собора, все здесь либо тенистое, либо купается в жирных красках. Присяду. Успокою сердце. Мне казалось, будто бы, прежде всего, это будет страх, животный испуг — но сейчас чувствую лишь печаль, громадную, недвижимую, подавляющую массой темных вод. Отсутствие мыслей, отсутствие приказов телу, даже глаза сухие; и только что-то жмет в груди. Да и зачем говорить — тишина лучше.

Я не полетел.

Заснул там же, у могилы. И остался. «Портвайн» стартовал час назад.

Господи Иисусе!

Через неделю.

Живу у Хонцля. Газма где-то бродит, я его не вижу. Сообщения с планеты не открываю, там одни только вопросы.

Мадлен занимает две трети небосклона, свет настолько ярок, что приходится ходить в защитных очках.

Читаю. Сплю. Наслаждаюсь видом Собора.

Глядь, и на кой хер я вообще

Я позвонил Миртону.

Он сказал, что фотографировал изменения фенотипа Собора, поскольку генотип, сам код зерен, является безошибочным.

— Это заняло много времени, потому что я все время искал в инициирующих алгоритмах ответственные за все это баги; у меня были соответствующие последовательности снимков, так что, в некотором приближении можно было определить пропуски процедур. — Именно это и было его хобби, он занимался анализом кода, чтобы расслабиться; никакой помощи и консультаций не желал и, если бы их предложили, отказался бы: вся радость от укладывания паззла возникает оттого, что картинка получилась исключительно благодаря тебе. — Но под конец был уже на сто процентов уверен, что ошибок нет. Но ведь Собор, вне всяких сомнений, менялся. Я пытался оценить темп таких изменений. Я был там достаточно долго, чтобы отметить корреляции скорости трансформаций с близостью к Леви. Я перешлю тебе файлы с анализами и необработанными данными. Кривая довольно сложная. Ниже двух астрономических единиц сходит на ноль. В окрестностях аплевия резко возрастает, но ты и сам сможешь в этом убедиться, поскольку Измираиды сейчас сойдут со своей предыдущей орбиты и вырвутся из гравитационного колодца Леви. Это прекрасно видно в первой производной. Ты займешься этим? — спрашивал он. — Будешь пересылать данные? Слушай, я знаю, что… — и тут он начал нести уже что-то такое, что пришлось разыграть целый театр в видео-режиме, чтобы он успокоился. — Ведь нужно же тебе чем-то заняться. Зацепиться мыслями за что-нибудь. И, чем более приземленным это будет, тем лучше. В противном случае…

Ну? В противном случае — что?

Эх, бедный Миртон никакого исключения не представляет. Никто уже не в состоянии глянуть мне в глаза и сказать правду: что ты труп.

Возможно, и хорошо, что я не вижу Газмы. Один Бог знает, что бы я мог наделать. Случаются мгновения, когда меня переполняет такая злость, что я весь буквально трясусь. Ха, я открыл корни выражения «Трястись от злости» — ведь человек тогда и вправду впадает в какую-то болезненную дрожь, все мышцы напряжены, быстрые движения челюсти, гипервентиляция, какой-то туман перед глазами, руки вытягиваются, чтобы схватить — что угодно — хотя именно они трясутся сильнее всего. Именно таким образом я полностью уничтожил несколько книг Миртона, порвал на клочки толстенные томища.

Спокоен я лишь в Соборе. Потому-то иду туда, сажусь (сзади или спереди) и гляжу сквозь Его цельность-скелет на звезды или на божественный фонарь Мадлен. Нет эха, когда я делаю записи. Нет эха, когда читаю мессу. Под светом Повелительницы Чудес меняется цвет тонкого отсвета, бьющего от дарохранительницы. Здесь уж я в своих руках не сомневаюсь. Вздымаю тело Христово и вижу, как сквозь облатку пробиваются радуги жарких красок планеты. Иногда я касаюсь второго полюса и застываю на длительное время, абсолютно спокойный, лишенный всяческих страхов и желаний, укорененный в вечности, пока неустанные обороты Измираид не отодвинут Мадлен за пределы Собора и под Рог.

Не знаю, то же это самое, что у Газды, но, по-видимому, я тоже болен.

Тем не менее, я взялся за работу отца Миртона и систематически регистрирую метаморфозы фенотипа Собора.

Я пользуюсь крупнейшим из оставленных на Роге компьютером, машиной Матабоззы. Главный терминал размещается в подвале их дворца, но там я был только один раз, чтобы назначить для себя наивысший приоритет и воспроизвести прочную связь с компьютером Хонцля. Теперь мне даже не нужно выходить из своей комнаты.