Дэн Симмонс - Эндимион (сборник)

Внутри стояла непроглядная темень. Если там и был выключатель, мы его все равно не нашли. Если же за освещение отвечал недоумок-ИскИн, то он упорно не реагировал на наши команды. И ни у кого из нас не было фонарика. Десять лет я таскал с собой карманный лазер и именно сегодня оставил его в рюкзаке – когда мы уходили с «Иггдрасиля», я просто взял Энею за руку и шагнул вперед, даже не вспомнив ни об оружии, ни о прочих необходимых вещах.

– Это и есть Латеранская базилика? – шепотом спросила Энея. В этой давящей тьме разговаривать можно было только шепотом.

– Нет-нет, – прошептал отец де Сойя. – Просто маленькая часовня, выстроенная рядом с прежней базиликой в двадцать первом… – Он опять умолк на полуслове и погрузился в свои мысли. – По-моему, эта часовня действующая. Подождите здесь.

Мы с Энеей стояли, прижавшись друг к другу, и слушали шаги отца де Сойи, продвигавшегося на ощупь вдоль стен. Один раз на каменный пол с железным звоном упало что-то тяжелое, и мы замерли, затаив дыхание. Через минуту снова послышались осторожные шаги и шелест сутаны. Потом – негромкое: «Ага…», и секунду спустя засветился огонек.

Отец-иезуит стоял всего в десяти метрах от нас и держал зажженную спичку. В левой руке у него был коробок.

– Это часовня, – пояснил он. – Тут ведь раньше зажигали свечи.

Сами свечи давно оплавились и не могли послужить нам, но лучина и единственный коробок спичек, Бог весть сколько пролежавшие в этой темноте, были на месте. Мы вошли в маленький круг света, подождали, пока де Сойя зажжет вторую спичку, и последовали за ним к тяжелой деревянной двери, скрытой истлевшими драпировками.

– Отец Баджо, занимавшийся моим воскрешением, рассказал мне об этой дороге несколько лет назад, когда я находился здесь под домашним арестом, – прошептал священник. Дверь медленно, со скрежетом, отворилась. – Полагаю, он думал, что это наведет меня на размышления о смерти и тщетности всего земного.

Отец де Сойя первым шагнул на узкую – чуть шире моих плеч – каменную винтовую лестницу и пошел вниз. Энея последовала за ним, а я – за ней.

Лестница уводила все ниже, ниже и ниже. По моим прикидкам, когда ступени закончились, мы спустились как минимум на двадцать метров. Миновав ряд узких коридорчиков, мы вышли в гулкий, просторный туннель. К тому времени священник израсходовал полдюжины спичек, бросая каждую, лишь когда огонь доходил до пальцев. Я не спрашивал, много ли еще спичек осталось в коробке.

– Когда Церковь во время Хиджры решила перенести собор Святого Петра и Ватикан, – слова отца де Сойи гулко звучали в темноте, – его целиком доставили на Пасем при помощи мощных энергетических подъемников и силовых башен. Поскольку масса проблемы не составляла, заодно перетащили пол Рима, даже громадный замок Святого Ангела и кусок земли под старым городом глубиной шестьдесят метров. В двадцатом веке здесь была подземка.

Отец де Сойя шагал по брошенной платформе. Кафель на потолке местами обвалился, повсюду – груды вековой пыли, камни, обломки пластика, облупившиеся указатели и разбитые лавки. Мы миновали несколько проржавевших стальных лестниц – эскалаторов, бездействовавших уже больше тысячелетия, узкий коридор вдоль гулкой эстакады и вышли на другую платформу. В дальнем ее конце я разглядел текстолитовую лестницу, ведущую вниз, где раньше были рельсы… где и теперь были рельсы, покрытые слоем ржавчины и пыли.

Едва мы успели спуститься по лесенке и шагнуть в туннель подземки, как спичка погасла. Но мы с Энеей успели разглядеть, что перед нами.

Кости. Человеческие кости. Кости и черепа, аккуратно уложенные почти двухметровыми штабелями по обе стороны ржавых рельсов. Громаднейшие груды костей, и через каждый метр – черепа, аккуратные геометрические узоры на стенах из человеческих останков.

Чиркнув следующей спичкой, отец де Сойя стремительно зашагал вперед. От его движения крошечный огонек затрепетал на легком ветру.

– В начале двадцать первого века, после войн Семи Наций, – самым обыденным голосом сказал священник, – римские кладбища оказались переполнены. Во всех пригородах и парках рыли братские могилы. Из-за глобального потепления и постоянных наводнений это стало серьезной угрозой здоровью тех, кто выжил. Биологические и химические боеголовки, сами понимаете. Подземка все равно уже не ходила, поэтому городские власти санкционировали эксгумацию и перезахоронение останков в старой системе туннелей метро.

На этот раз спичка догорела, когда мы шли по секции, где кости были сложены в пять ярусов – каждый отмечен рядом черепов: лобные кости белели в темноте, пустые глазницы равнодушно взирали на непрошеных пришельцев. Аккуратные стены костей с обеих сторон уходили не меньше чем на шесть метров вглубь и поднимались до десятиметрового свода. Кое-где стены осыпались, и нам приходилось осторожно переступать через черепа и кости, но все равно под ногами то и дело слышался сухой хруст. Других звуков здесь не было – ни копошения крыс, ни капающей воды. Когда мы останавливались и ждали, пока отец де Сойя зажжет следующую спичку, лишь шелест нашего дыхания и приглушенные голоса нарушали тишину.

– Как ни странно, – сказал отец де Сойя еще метров через двести, – на эту мысль их навели не древнеримские катакомбы, окружающие нас со всех сторон, а так называемые парижские катакомбы… старые каменоломни, лабиринт туннелей глубоко под землей. Парижанам пришлось перезахоронить в них останки с переполненных кладбищ в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого века. Они-то и открыли, что всего-навсего несколько километров коридора без труда способны вместить шесть миллионов покойников. Ага… пришли…

Слева от нас среди костей обнаружился еще более тесный коридор, ведущий к новой стальной двери, на сей раз незапертой. Однако потребовались все наши совместные усилия, чтобы заставить ее открыться. И вновь священник возглавил спуск по очередной ржавой винтовой лестнице. По моим прикидкам, мы спустились уже метров на пятьдесят пять от уровня земли. Спичка погасла как раз в тот момент, когда мы вошли в новый туннель – куда более древний, стены и потолки здесь были сделаны из грубого камня. Во все стороны разбегались коридоры, в беспорядке заваленные костями, черепами и истлевшими лохмотьями.

– По словам отца Баджо, – прошептал священник, – здесь начинаются настоящие катакомбы. Христианские катакомбы первого века от Рождества Христова. – Вспыхнула новая спичка. Судя по звуку, в коробке их осталось совсем мало. – По-моему, сюда. – Отец де Сойя свернул направо.

– Мы под Ватиканом? – шепотом спросила Энея минуты через три. Я чувствовал ее нетерпение. Спичка замерцала и погасла.