Роберт Хайнлайн - Не убоюсь я зла (сборник)

8 апреля 1941 года в 7 часов 22 минуты вечера над Ковентри садилось солнце, отсвечивая красным сквозь пороховую гарь и дым из труб. Глядя на город, я испытывала странное чувство – так он был похож на имитацию Шивы.

Я стояла у входа в пункт первой помощи, где ночью будет работать (работал) отец. Это строение было сложено из мешков с песком, покрыто брезентом и выкрашено в защитный цвет.

Рядом имелся примитивный сортир, а внутри – помещение для раненых и "операционная": три сосновых стола, несколько шкафов, на земляном полу дощатый настил. Водопровода не было – только бак с краном. И керосиновые лампы.

Вокруг простирался Луг Серых братьев – запущенный парк, изрытый воронками от бомб. Монастырскую башню, арендованную нами у Леофрика, графа Мерсийского, супруга Годивы, не было видно, но я знала, что она к северу от меня, слева. Полевой агент Хендрик Хадсон Шульц, заключавший сделку с графом, доложил, что у Годивы действительно необычайно длинные, красивые волосы, но с подветренной стороны от нее стоять не рекомендуется – она, похоже, мылась не более двух раз в жизни. Отец Хендрик шестнадцать месяцев корпел над англосаксонским языком одиннадцатого века, над обычаями того времени, над средневековой латынью – а задание, стоившее таких трудов, выполнил за десять дней.

Сегодня отец Хендрик находился при Гретхен в качестве переводчика боевой отряд сочли нецелесообразным обучать дочосеровскому английскому, поскольку у них принята галакта, а не английский, и их задача – стрелять, а не разговаривать.

К северо-востоку от меня возвышались три шпиля, давшие городу его прозвище <"колокольный град"> : Серых братьев. Св.Троицы и Св.Михаила.

Церкви Св.Михаила и Св.Троицы были разрушены предыдущими бомбежками, и почти весь центр города лежал в руинах. Впервые услышав о бомбардировке Ковентри век назад по своему личному времени, я подумала, что бомбить исторический город способны только такие звери, как нацисты. Теперь, хотя преуменьшить злодеяния нацистов и заглушить смрад их газовых камер невозможно, я знаю, что бомбардировка Ковентри велась не просто ради Schreklichkeit <���здесь: устрашения (нем.)> : Ковентри был важным промышленным центром Англии, таким же, как Питтсбург в Америке, а не тем буколическим городком, который я себе представляла. Так что, если сегодня судьба будет к нам благосклонна, мы не только уничтожим большинство тяжелых бомбардировщиков Люфтваффе, но и спасем жизнь многим ценным рабочим, не менее важным для победы, чем храбрые солдаты.

Гвен-Хейзел занималась проверкой связи:

– Кровь, я Конь Годивы. Как слышишь меня?

– Конь, я Кровь. Слышу тебя.

Этой ночью мы будем пользоваться уникальной сетью связи, в которой я даже не пыталась разобраться (я инженер по пеленкам и кухонный химик, а электрона сроду не видела), в сочетании с еще более поразительной пространственно-временной техникой.

Снаружи задняя стена перевязочного пункта представляла собой штабель мешков с песком. Изнутри эта стена была завешена занавеской предполагалось, что там кладовая, но на самом деле там находилось двое пространственно-временных ворот: одни вели в 4376 год и в учебную клинику Бундока, а другие – оттуда сюда, чтобы медикаменты, персонал и раненые могли циркулировать туда и обратно, не создавая пробок. На бундокском конце еще одна пара ворот сообщалась с Веулой – чтобы направлять более трудные случаи на лечение туда, в иное измерение времени, а потом возвращать в Ковентри.

Подобная этой, но несколько отличающаяся от нее пара ворот служила отряду Гретхен. Она со своими девушками и отцом Шульцем ждала внутри монастырской башни одиннадцатого века. Ворота, ведущие в двадцатый век, сработают только тогда, когда здесь завоют сирены и Гвен-Хейзел сообщит об этом Гретхен.

Гвен-Хейзел могла вести переговоры с двадцатым, сорок четвертым и одиннадцатым веком поочередно или одновременно, пользуясь горловым микрофоном, подъязычными переключателями и встроенной в тело антенной, находясь и по нашу, и по бундокскую сторону ворот.

Кроме того, она держала связь еще и с Зебом и Дити Картерами, которые на борту "Веселой Обманщицы" висели в тридцати тысячах футов над Ла-Маншем, недосягаемые ни для бомбардировщиков, ни для "мессершмиттов" и "фоккеров", ни для зениток того времени. "Обманщица" согласилась там находиться лишь в том случае, если ей самой позволят выбрать нужную высоту. ("Обманщица" – пацифистка, обладающая прискорбным, по ее мнению, боевым опытом.) Однако она ручалась, что и на этой высоте засечет, как поднимаются в воздух и формируются соединения "хейнкелей", гораздо раньше, чем британские береговые радары.

После учений в "потемкинской деревне", где мы прорабатывали все ранения, которые только могли прийти в голову, большинство медицинских бригад решено было оставить на бундокской стороне ворот. Раненых будут сортировать и "безнадежных" отправлять в Бундок, где безнадежных случаев не существует – лишь бы мозг был жив и не слишком поврежден. Там будут работать доктора Иштар и Галахад во главе своих обычных команд (не обязательно добровольцев, ведь Ковентри они даже не увидят). После починки "безнадежных" отправят выздоравливать в Веулу на несколько дней или недель и еще до рассвета вернут в Ковентри. (Назавтра эти чудеса никто не сумеет объяснить. Нас уже и след простынет.) Каса и Пола их жены, мои дочки Лаз и Лор, назначили таскать носилки транспортировать тяжелораненых из Ковентри в Бундок.

Мы предположили, что большое количество слишком хорошо оснащенных медиков, возникших, как из-под земли, при звуке сирен, только насторожит моего отца, и он учует, что дело здесь нечисто. Но когда раненые начнут поступать, ему уже будет не до того.

Джубал и Джиллиан, дежурная бригада, пройдут в ворота в случае необходимости. Дагмар войдет, как только Дити на "Веселой Обманщице" сообщит, что бомбардировщики поднялись в воздух, – ей надо представиться доктору Джонсону сразу, как он появится. Когда завоют сирены, войдем мы с Лазарусом в масках и халатах – он врач, я сестра. Я могу быть и врачом, но как операционная сестра не в пример ценнее – практики больше.

Предполагалось, что мы втроем завершим операцию: похитим отца, протащим его через ворота, а в Бундоке все ему объясним – в том числе то, что его могут омолодить, обучить новейшим достижениям медицины и вернуть в Ковентри того же восьмого апреля сорок первого года, если он будет настаивать. Если ему уж очень захочется.

Но я надеялась, что к тому времени отец с помощью Тамары осознает, что возвращаться на Битву за Британию – чистейшее донкихотство, поскольку эта битва уже выиграна два тысячелетия назад.