В Глухов - На суше и на море

Кривой Луис — владелец верткой и пузатой лодки. С ее помощью он кое-как кормится. Сейчас, усевшись на гребне прибрежной дюны, ремонтирует невод. Я прошу его: «Съезди и расскажи Рамону о том, как прошли его похороны».

Его единственный глаз блестит. Он кивает и откладывает сеть в сторону. Вдруг из-за спины кривого выскакивает Перехетес, прикрывая руками огромную гроздь медальонов на хилой шее. Проклятый слышал мою последнюю фразу и повторяет ее во весь голос, сопровождая истерическим смехом. Он бежит к пристани и повторяет ее там.

— Не езди, — приказываю я Луису.

Иду обратно, чтобы разыскать идиота, кричащего перед взволнованными, желтыми от малярии лицами:

— Расскажи Рамону, как прошли его похороны!

Этот вопль катится по улицам городка. За Перехетесом бегут мальчишки. Сын Рамона догоняет его и пинает в зад. Идиот бежит и кричит:

— Расскажи Рамону, как прошли его похороны!

Под тенистыми деревьями, около «ночной красавицы» [14] «Ночная красавица» (мирабилис) — многолетнее травянистое растение семейства ночецветных. Стебли прямые, до 90 сантиметров высоты. Цветки белые, желтые или красные, распускаются вечером, а утром закрываются. — Прим. ред. , аромат которой окутывает небольшую площадь, украшенную тюльпанами, стоят скамейки. Здесь же маленькая эстрада, откуда по воскресеньям звучит музыка. Городок пахнет мылом, как только что вымывшийся человек, одетый во все ослепительно белое. Рано созревшие пятнадцатилетние девушки одеты в роскошный тюль, просвечивающий на пышных, похожих на виноградные гроздья упругих грудях. Они молниеносно вскидывают глаза на молодых людей, будто совершенно случайно задерживают на секунду свой взгляд. Легкий морской бриз, убаюкивающий шум волн. Электрический свет, желтый и слабый, при полной луне кажется здесь чуждым.

Мошкара, сплетни.

Продавщицы фритангас [15] Фритангас — кушанье из помидоров, перца и тыквы. — Прим. перев. расположились на краю панели. Здесь Хуана — специалистка по приготовлению цыплят, Инес — по чиле и супам. Кипит на жаровне кофе, и остервенело подпрыгивает, словно выстукивая азбуку Морзе, крышка кофейника. На углу в таверне горит яркий свет керосиновых ламп, оттуда доносятся крики, стук бильярдных шаров. На другом углу площади лавочка китайца. Под небольшим навесом — лакомства: ломти арбуза, плоды папайи, ананасы, дыни, гроздья бананов. Немного дальше — светлая ночь и светлое море, музыка прибоя; вдали — очертания парусов.

— Ты слышала, что кричал парень с медальонами?

— Да. Но кто знает, откуда он это взял?

— Это сказал Начальник…

— Ну да?

— Будто Начальник это сказал Кривому…

— Ну да?

— Точно.

— Но ведь те, что убили Рамона, рассказывали, как это было.

— Не зря уехала отсюда семья Каналес, а с ними и Бесерро.

Катится клубок подозрений, сплетен и недомолвок, налетает на полицейского комиссара и отскакивает в судью. Этот жалкий тупица отчаянно, как утопающий, хватается за соломинку:

— Не может быть! Невозможно! Я его видел… Я хорошо знаю Рамона… Я не ошибся…

Секретные разговоры, шушуканье, бессонная ночь. Брезент раскладушки жжет меня. Я предвижу, что завтра начнутся интриги, дознания в муниципалитете и суде. Со вторыми петухами бужу брата, и мы выходим на улицу, навстречу раннему утру. В логове Перехетеса мерцает огонек каганца — ведь и солнце на небе никогда не меркнет. Смотрю в щель: он там, скрючившись, поджав ноги, лежит на груде своих медальонов. Я громко кричу в щель, так, словно разговариваю с кем-то. Я произношу третью фразу, когда идиот просыпается и прежде всего хватается руками за шею, чтобы защитить свои медальоны. Он поднимает взъерошенную голову, и я вижу его обросшее многодневной щетиной, изъеденное оспой лицо. Он замирает, прислушивается. Заметив это, я кричу, медленно и отчетливо произнося слова:

— Убитый не Рамон… Это…

Я повторяю несколько раз, пока он, окончательно проснувшись, не начал трясти лохматой головой и обводить глазами святых, испрашивая у них помощи. Мы уходим спать.

Утром ко мне пришел Кривой. Он разбудил меня и выложил свои опасения. Потом появился Карлос и все остальные.

— Говорите то же, что говорили раньше. То же самое.

— Но они хотят выкопать труп.

— Пусть копают.

— Все знают, что у Рамона были сломаны ребра, когда судно прижало его к пристани…

— Будем говорить одно и то же, и ничего больше.

Они уходят, задумавшись. Через некоторое время, прихрамывая, пришла жена Рамона.

— Так это неправда…

— Дай-то бог! Не зря же он расписал тебя мачете… — отвечаю я со злостью.

Она вся как-то сжимается и бледнеет.

— Сиди спокойно дома.

Уходит, всхлипывая.

Немного погодя, около десяти часов, в мою комнату доносится надтреснутый голос Перехетеса, выкрикивающего на бегу:

— Убитый не Рамон… Это…

Городок настораживается. Все испуганно бросают свои дела и появляются на пороге дома, чтобы взглянуть на лица соседей, услышать сенсационную фразу: «Убитый не Рамон. Это мамаша судьи».

В назойливых воплях идиота — звонкость трубы, модуляции победного марша, он упорно повторяет то, что слышал ночью. Все смеются. Узел распутался, гроза миновала, подобно рассеянной ветром весенней туче. Эх, голос идиота, до чего же ты хорош! «Это мамаша судьи!»

Сын судьи — Червяк, устремив на Перехетеса желтые от постоянной лихорадки глаза, преградил ему путь. Он пнул его ногой, разбил в кровь лицо кулаками, сбил с ног. А Перехетес — слава ему! — не переставал кричать, всхлипывая и собирая в пыли рассыпавшиеся медальоны:

— Это… мамаша… судьи! Это… мамаша… судьи!

Наконец Червяк ударил так, что Перехетес потерял сознание.

Заход солнца! Кто сказал, что земля круглая? Разве не видишь, что там, далеко, среди пылающих туч, солнце убирает свои сокровища в пещеру? Видишь? Оно снимает свою корону, складывает ее и прячет. Можно поклясться, что оно длинными руками-лучами трогает крышку своей огромной, похожей на сундук пещеры, очень, очень большой.

Раньше ночь наступала именно так. Но вот однажды пришел человек и сказал:

— Мир круглый. Земля вертится.

И она, чтобы не огорчать его, начала вращаться.

Вот так наступала сегодня ночь в городишке Святого Бласа [16] Сан-Блас — небольшой населенный пункт штата Наярит на тихоокеанском побережье Мексики. — Прим. перев. , искупителя грехов наших. Легкий морской ветер смахнул презренных насекомых, готовившихся завладеть всем воздушным пространством. Здесь, в лесу, окружающем нас стеной, не хватает лишь какой-либо системы освещения; ее, как кажется, могли бы заменить светлячки, насекомые, достигшие совершенства.