Брайан Олдисс - Теплица

И когда она проснулась вновь, сознание вернулось к ней одним сильным толчком. Кошмар сумерек был разорван бесформенной красной массой, парящей в далекой темноте. Охнув — сразу и от приступа отчаяния, и от веяния надежды, — она потрясла Грена за плечо.

— Смотри, Грен! — крикнула она, указывая вперед. — Там что то горит! Куда же мы идем?

Долгоног ускорил шаг, словно почуяв близость цели своего долгого перехода.

Разглядеть хоть что-то в окружавшей их тьме было невозможно. Им долго пришлось вглядываться, прежде чем люди сумели наконец определить, что именно лежит впереди. Прямо перед ними тянулась кромка скалы, и по мере восхождения на нее перед людьми открывался прежде скрытый ею пейзаж. Где-то позади скалы светилась гора с тройной вершиной, и именно она горела тем ровным красным светом.

Достигнув гребня скалы, долгоног не без труда взобрался на него, и гора предстала перед ними во всем своем великолепии.

Никакой другой пейзаж не мог бы привести их в такой трепет.

Повсюду безраздельно царили ночь и ее бледноликий брат, сумрак. Все застыло, замерев; лишь холодный ветер невидимкой пробегал по затянутым тьмою долинам, словно робкий странник, застигнутый ночью в руинах неведомого древнего города. Если они и не покинули обитаемый мир, как вначале казалось Яттмур, то мир растительности явно остался позади. Абсолютная пустота, скрытая кромешной тьмой, расстилалась у них под ногами, усиливая легчайший шепот до визга.

И посреди всего этого запустения вздымалась к черному небу гора, высокая и надменная; подножие ее скрывалось во мраке; три ее пика тянулись далеко ввысь, чтобы подольститься к солнцу, чтобы одарить небо своим розоватым теплом и наполнить бликами этого сияния широкую чашу неизвестности под собой.

Взяв Яттмур за руку, Грен молча указал перед собой. И другие долгоноги пересекли тьму, но которой прошли они сами; лежащие впереди склоны упорно штурмовали трое из них. Даже равнодушные тонкие очертания этих растительных ходоков смягчили владевшее людьми чувство одиночества.

Яттмур разбудила людей-толстячков, спеша обрадовать их раскинувшейся впереди панорамой. Трое пухлых существ не расплели тесных объятий, едва приподняв головы.

— О, наши глаза показывают нам хороший вид! — ахнули они.

— Очень хороший, — согласилась Яттмур.

— Очень даже хороший, бутербродная дама! Толстый кусок ясного дня вырастил для нас целый холм в форме холма в этом месте ночи и смерти. Мы счастливо заживем на этом чудесном ломтике солнца.

— Быть может, — кивнула она, хоть уже и догадывалась о трудностях, лежащих за пределами понимания толстячков.

Они взбирались все выше, свет с каждым шагом становился чуть ярче. Наконец долгоног выплыл из пределов тени и благословенное солнце вновь воссияло для них. Люди жадно впивали его, пока глаза не отказали им, а холодные долины внизу не затанцевали, окрасившись оранжевыми и зелеными всполохами. Сжатое атмосферой до формы лимона и выпаренное до красноты, солнце пылало из-за изломанной линии горизонта, колотя лучами по раскинувшемуся перед ним царству теней. Разбитая на цепь прожекторов протянувшимися к ней из тьмы горными пиками, нижняя дуга солнечного света плела золоченый узор, видеть который было несказанной радостью.

Ничуть не тронутый этими красотами, долгоног упрямо продолжал восхождение, и его ноги потрескивали при каждом шаге. Под ним изредка пробегали ползунки, спешившие вниз, к затененной долине, и не обращавшие никакого внимания на поднимавшихся. Наконец долгоног достиг седловины — меж двумя из трех пиков. И здесь он остановился.

— О духи! — вскричал Грен. — Кажется, он не понесет нас дальше.

Люди-толстячки подняли восторженный шум, но Яттмур посматривала вокруг с сомнением.

— Как же мы спустимся отсюда, если долгоног не захочет лечь на землю, как обещал сморчок? — спросила она.

— Мы должны спуститься сами, ползком, — подумав, ответил ей Грен, тогда как долгоног по-прежнему не выказывал ни малейшего намерения двигаться дальше или присесть.

— Тогда ты полезешь первым, а я погляжу. Из-за этого холода и долгого сидения скрючившись мои конечности совсем не хотят сгибаться. Они твердые, как палки.

Вызывающе глядя на Яттмур, Грен поднялся на ноги и потянулся. Он еще раз обдумал ситуацию. У них нет веревки, так что спуститься нельзя. Гладкие стенки круглой коробочки с семенами не позволяли сползти вниз по ходулям долгонога. Грен снова уселся, погрузившись в мрачные раздумья.

— Сморчок советует подождать, — заявил он. И обнял Яттмур за плечи, досадуя на собственное бессилие.

Так они и сидели, ожидая неведомо чего. Съели еще немного привезенной с острова пищи, которая уже начала покрываться плесенью. Затем их сморил сон, а когда они проснулись, сцена вокруг них едва ли изменилась, если, конечно, не считать нескольких новоприбывших долгоногов, безмолвно застывших на нижних склонах, да медленно плывших по небу плотных облаков.

Беспомощные, люди лежали без сна, а природа вокруг них продолжала свою размеренную работу, словно огромная машина, в которой мыслящие существа были лишь крохотной малозначимой деталью.

Облака просачивались на небо из-за горы — огромные, черные, самодовольные. Клубясь, они скатывались по перевалам, превращаясь в некое подобие простокваши там, где их освещало солнце. Наконец они закрыли собою светило. И весь склон горы оказался поглощен тьмой. Посыпался снег — вялые мокрые хлопья, подобные тошнотворным поцелуям.

Люди сбились в кучу, повернувшись спинами к ледяному ветру. Под ними трепетал долгоног.

Вскоре эта дрожь переросла в ровное покачивание. Ходули долгонога слегка погрузились в увлажненную снегом почву, и тогда, словно влага размягчила их, они потихоньку начали сгибаться. Ноги растения уподобились натянутым лукам; в затянувшем склон тумане другие долгоноги — не имевшие дополнительного груза, который помогал бы им, — понемногу начали подражать первому. Ходули расходились все дальше в стороны; коробочка семян опускалась все ниже и ниже.

И внезапно протершиеся за бессчетные мили пути, раскисшие из-за влаги, сочленения его ног достигли, опускаясь, критической точки и сломались. Шесть лопнувших ходуль долгонога распались, брызнув в стороны, и тело его тяжко рухнуло на мерзлую грязь. В момент удара оземь шесть составлявших его коробочек разошлись по швам, расплескивая вокруг зазубренные семена.

Катастрофа на заснеженном перевале была одновременно и концом путешествия долгонога, и его началом. Испытывая, как и все прочие растения, нужду в радикальном решении проблемы перенаселенности мира-теплицы, долгоног добивался успеха, отправляясь в ледяное царство за линию ночи, куда не могли дотянуться джунгли. На этом склоне в стране заката, равно как и на нескольких ему подобных, долгоноги проживали одну из фаз бесконечного цикла своей жизни. Многие из рассеянных сейчас семян прорастут, имея достаточно места и немного тепла, чтобы превратиться в стойкие к холоду шестипалые ползучки; и некоторые из этих ползучек, одолев тысячу сложнейших препятствий, в конце концов пробьют себе дорогу в иные земли, к настоящему свету и подлинному теплу; там они пустят гибкие корни и расцветут, замыкая бесконечную цепь растительного бытия и начиная его новый виток.