Сергей Герасимов - Единоборец

– Я так понимаю, что вы дипломированный врач? – спрашивает она.

– Что такое дипломированный врач?

Она шокирована.

– Стойте и смотрите, – говорю я. – Сейчас я покажу вам кое-что из новых технологий лечения. Как она?

– Умирает. Вы что, сами не видите? Вы же пробили ей череп.

Я пытаюсь разобраться в показаниях приборов. Вот этот экран показывает электропотенциалы сердца, здесь температурная кривая, здесь дыхание. Остальное для меня темный лес. Температура сорок один и два, дыхания почти нет. Я сдергиваю простыню, которой прикрыта пациентка. Девушка лет восемнадцати. Глория.

Я здорово порвал ее тело. Основные раны уже зашиты. Зашиты, но, разумеется, не заживают. Ноги забинтованы, и бинты сочатся кровью. Что там с ногами, это меня не волнует. Сами заживут. Хуже то, что ей зашивали брюшную полость. Видимо я распорол ей живот своим крюком. На лбу сорвана кожа. Верхняя часть лица забинтована.

– Что с головой? – спрашиваю я.

– Сквозное ранение. Один глаз вытек.

– Ничего. Будет похожа на Кутузова, – шучу я, но шутка не находит поддержки. – Мне нужно снять эти бинты.

– Вы будете оперировать?

– Обязательно.

– У нас практически нет инструмента.

– Зато у меня есть, – я протягиваю ладонь и выдвигаю несколько лезвий. Это производит впечатление. Женщина отшатывается так, будто увидела привидение.

– Вам нужна помощь? – шепчет она.

– Нет, – отвечаю я. – Но вы можете молча смотреть, если хотите.

Я приступаю к делу. Надеваю стерильные перчатки и маску, хотя это и не обязательно. Переворачиваю Глорию лицом вниз и разрезаю кожу на шее. Раздвигаю мышцы. Передо мною шейные позвонки. Черт побери, в ее теле нет автоматического обезболивания, как я мог об этом забыть? Нажимаю несколько точек, так, чтобы снизить болевую чувствительность. Этого недостаточно.

– Что у вас есть из анальгетиков?

– Кодеин, ацетаминофен и бензокаин. Циклопропан для хирургической анестезии.

– Вы бы еще сказали, веселящий газ. А что-нибудь посовременнее?

– Фенобарбитал? – предполагает она.

– Хотя бы прокаин? Два дня назад мне пришлось ампутировать руку, не имея ничего, кроме литра прокаина.

– Давно израсходовали. При нашей жизни это неизбежно.

Я делаю несколько уколов, смешивая то, что есть. Адский коктейль. Потом начинаю прощупывать спинной мозг, используя несколько тонких игл. Есть контакт.

– Мне нужно восемь самых тонких игл, – говорю я. – Можно не стерилизовать.

– Вы будете делать пункцию?

– Я подключусь к ее спинному мозгу.

– Тогда я простерилизую.

– Нет. Мне нужно срочно. Ничего хуже, чем сейчас, с нею уже не случится.

– Но как?

– Я гарантирую, что сепсиса не будет. Сейчас я форсирую ее иммунитет.

Она приносит мне иглы и я аккуратно вставляю каждую из восьми. Операция не сложна, но ее нужно делать точно. Я проверяю каждую из игл, подключая к собственным контактам.

– Сердце остановилось, – говорит врач.

– Мне нужно еще три минуты.

– Нужно делать массаж сердца!

– Не нужно. Через три минуты оно пойдет само.

Я еще раз проверяю контакты. Кажется, все в порядке, сигнал проходит. Потом разрезаю кожу на своей щеке, поддеваю костную пластинку и отодвигаю ее. Каждая хорошая РГ-батарея имеет выходной контакт. Я вынимаю тонкий проводок, который на самом деле состоит из восьми жилок, вытягиваю его на максимальную длину – около полуметра.

– Что вы собираетесь делать? – удивляется врач.

– Буду донором. Подержите здесь.

Теперь нужно проверить, какой из контактов за что отвечает. Вот эти два – иммунитет. Работает. Вот эти – нет, ошибся. По телу Глории пробегает волна судорог. Попробуем по-другому. Эти. Включается сердце и начинает стучать, как у кролика. Снова неправильно, сигнал пошел не туда. Я аккуратно переставляю одну из иголок, и сердце начинает работать ровно. Дыхание становится глубже и равномернее.

Но это сейчас не главное. Еще два контакта, так, включаю общее восстановление. Из горла Глории вырывается глухой крик. Это нормально, мгновенный спазм голосовых связок. Такое бывает у детей, которым впервые вставляют мощную взрослую батарею. На самом деле, к такой батарее нужно привыкнуть. И последние два контакта – интеллектуальная система, которую нужно специально настроить, так, чтобы она самостоятельно регулировала восстановление нарушенных функций организма. Вот, собственно, и все.

Проверив точность подключения, я постепенно увеличиваю нагрузку. Пальцы Глории начинают мелко дрожать. Это не страшно, сейчас пройдет. Увеличиваю нагрузку до оптимальной. Все. Теперь можно отдохнуть.

– Это называется РГ-батарея, – говорю я врачу.

– Никогда такого не видела. Как это работает?

– Не имею понятия, честно говоря. Я просто знаю, как ей пользоваться. Можете понемногу снимать бинты. Через пятнадцать минут ваша Глория будет в полном порядке.

– Через пятнадцать минут?

– Я бы мог сделать это еще в десять раз быстрее, но боюсь осложнений. Ее организм к этому не привык.

– Но это революция в медицине, – удивляется она.

– Конечно. А вы пока живете в каменном веке. Но это не ваша вина. Как долго вы были отрезаны от людей?

– Об этом лучше говорить не со мной.

– А с кем?

– С нашим капитаном.

Мы сидим и ждем. Несколько человек заглядывают за занавеску, которая играет здесь роль стены, и делают вопросительные лица. Врач успокаивающе кивает, и лица исчезают. В помещении довольно тепло, на полочке стоит кактус, странный, с моей точки зрения, символ уюта, занавески вышиты цветами, явно вышиты вручную. На потолке побелка, с серыми затеками по углам. Нормальное жилище для начала прошлого века. Сейчас люди так не живут. Сейчас в комнатах вообще нет настоящих углов, потому что дома выращиваются целиком из специально запрограммированных строительных семян. Комнаты приобрели мягкие и округлые очертания. Изменился не только дизайн, изменилась сама идея жилища. Мы живем в домах-роботах, постоянно обслуживающих все наши потребности. В таких домах уже невозможно вбить гвоздь в стену.

Глория шевелится и издает тихий стон. Нет сомнения, она пришла в себя.

– Старайся не двигаться, – говорю я, – у тебя разрезана шея.

Я начинаю осторожно укладывать разрезанную ткань на место. Сперва мышцы. Потом кожу. Каждый слой я аккуратно прижимаю пальцами по всей длине разреза. Ткань сразу прилипает. Как будто бы она была смазана хорошим клеем. Батарея работает отлично. Наконец, последний шрам на шее исчезает. Из-под кожи торчат лишь восемь игл. Еще минута – и я их выдерну.

– Будь здорова, Глория, – говорю я. – Живи еще сто лет.

Датой изобретения регенерации обычно считают 2032 год. В том далеком году была создана и вставлена человеку первая относительно надежная РГ-батарея. Насколько я помню, та батарея проработала несколько недель. Для того времени это было просто замечательно. Это был серьезный прорыв, может быть, сравнимый с изобретением колеса, компьютера, книгопечатания или с овладением огнем. Но на самом деле первые опыты по регенерации проводились еще в двадцатом веке. Конечно, люди тогда работали самыми дикими методами. Например, были попытки регенерировать отрезанную конечность при помощи боли. Человеку с отрезанной ногой приходилось терпеть жуткую боль, потому что подводился специальный микропотенциал на его болевые рецепторы. И плоть действительно восстанавливалась: культя становилась на несколько миллиметров длиннее.