Сергей Герасимов - Искушение

Он отошел от окна и вышел в коридор. Ему было тяжело идти – кроме ожогов у него был еще и сложный перелом ноги; он начал ходить только три дня назад. Хромая, он подошел к столу и сел на скамью. У дальней стены стояли кадки с цветами и вяло прыгали птицы в клетках. Птицы были мелкими и разноцветными. Таких в природе не бывает, – подумал Юлиан Мюри и рассердился сам на себя за эту глупую мысль.

– Ну как там ваш Бог? – он обратился к своему соседу по палате. Этого человека постигло странное несчастье – в его загородный домик ударила одна из последних осенних молний. Домик сгорел дотла. Человек – его звали Яков и он был еврей – сильно обгорел. Кажется, это событие слегка повредило его разум. Яков уверовал в Господа и теперь постоянно молился, вымаливая прощение у создателя. Странная причуда – если рассуждать логически, то это создатель должен просить прощения за свои поступки.

– Ну как там ваш Бог? – спросил Юлиан Мюри, – вы все еще верите в его справедливость?

– Больше, чем когда-либо, молодой человек, – ответил Яков.

– Бросьте называть меня молодым человеком. Я не настолько младше вас.

Яков не обиделся. Он вообще не обижался ни на что. Такие люди всегда выводят из равновесия. На них всегда хочется сорвать зло.

Черт возьми, подумал Юлиан Мюри, этот человек раздражает меня все больше. Раздражает своим смирением, своей извращенной логикой, своей красивой молодой женой, которая приходит каждый день и, кажется, его любит. Раздражает тем, что у него есть дом, есть деньги, тем, что у меня ничего этого нет. С этим ничего не поделать.

– Извините меня, я не хотел, – сказал Яков.

– А я хотел, – сказал Юлиан Мюри, – хотел продолжить наш теологический спор. После того, что я видел, я точно знаю, что справедливости нет. Если ваш Бог существует, то он озабочен чем угодно, но только не справедливостью. Вы должны знать это так же хорошо, как и я.

– Но он оставил в живых и вас, и меня.

– Я не просил его об этом, – сказал Юлиан Мюри, – пусть бы лучше он совсем не вмешивался в мою жизнь. Такая справедливость – это справедливость уличного грабителя, который, обобрав и избив жертву, оставляет ей деньги на проезд в метро. Разве не так?

– Любое наказание это наказание за грехи, – сказал Яков.

– Конечно же, за грехи. Этими словами можно оправдать все, что угодно. У вас что, было так много грехов, чтобы вы заслужили полусожжение живьем?

– Да, я вполне заслужил наказание.

– Как бы не так, – сказал Юлиан Мюри, – в вас говорит гордыня. Нет такого греха, за который можно так жестоко наказывать. Может быть, вы в детстве воровали конфеты со стола или в молодости переспали с чужой женой, или десять лет не ходили в церковь. Не думаю, чтобы такой человек, как вы, был способен на больший грех. Да и я не великий грешник.

– Но ему виднее.

– ЕМУ? Да, виднее, и вольнее издеваться над своими созданиями. Просто так. Ведь так бывает?

– Так не бывает, – ответил Яков. – Просто так не бывает.

– А вот вы мне не нравитесь просто так, – сказал Юлиан Мюри, – и я уверен, что это без всякой причины. Просто так. И я мог бы вам сделать любую гадость – просто так. А я слеплен по образу и подобию божьему. Я – это он в миниатюре.

Яков замолчал, обдумывая свой ответ. Три птички в большой клетке затеяли очень понятную игру. Одна из них, без сомнения самка, заигрывала с двумя другими, стараясь их поссорить. Когда ей это удалось, она попрыгала на край жердочки и стала усердно притворяться, что ссора поклонников ее не интересует. Поклонники пищали и выдергивали друг другу перья. Когда писк становился громче, самка слегка поворачивала голову и быстро отворачивалась снова.

– А вы мне нравитесь, – сказал Яков, – и я уверен, что это не случайно. На все воля божья.

– Я вам нравлюсь? – Юлиан Мюри удивился. – Вот уж это напрасно. И в этом нет ни грана справедливости, в которую вы так верите. Вчера, например, когда из вашей электробритвы вынули ножи, а вы возили бритвой по щекам не меньше четверти часа и приговаривали <<���что-то сегодня она нехорошо бреет>>, а мы все тихо катались со смеху, – как вы думаете, кто придумал эту шутку?

– Вы?

– Да, я. А как вы думаете, почему я не сделал для вас что-нибудь похуже?

– Почему?

– Потому что для этого здесь нет возможностей. На воле я бы подшутил над вами более жестоко. Мне нравится пробовать ножом все мягкое и беззащитное. Вы должны бояться и избегать меня.

– Вы всегда были таким? – спросил Яков.

– Нет, не всегда, я такой после выздоровления,

– И все равно, вы мне нравитесь, – сказал Яков, – вы говорили, что вам негде жить?

– А что, вы можете решить мои проблемы?

Мимо прошла симпатичная пухленькая сестра милосердия. Новенькая, работает всего месяц. Когда она появилась впервые, Юлиан Мюри еще не вставал и нуждался в ее помощи. Тогда над его койкой висел портрет модной негритянской певицы. Сестра – ее звали Мери – стала рассказывать Юлиану Мюри о той певице что-то интересное. Сейчас он ничего не помнил из ее рассказов. Потом Мери стала вести себя совершенно недвусмысленно. Бедняга, она постоянно краснела, она не была избалована вниманием мужчин. Бывали дни, когда Юлиану Мюри и самому хотелось развеять скуку, но он не представлял себя в виде Дон Жуана на костылях и с обожженным боком. В другой обстановке он бы не упустил возможности – он бы съел бедную Мери, не поперхнувшись. Когда сестра надоела ему, он сказал ей все, что о ней думает. Мери разревелась и назвала его по-непечатному, но прибавила, что все равно его любит. С тех пор они не разговаривали, не считая тех случаев, когда Мери робко пыталась восстановить отношения. В ней было что-то жалкое. Сейчас Мери прошла напряженной походкой, не поворачивая головы.

– А что, вы можете решить мои проблемы? – спросил Юлиан Мюри.

– Если вы не откажетесь, – сказал Яков.

– Заранее обещаю, что не откажусь. Итак, что вы мне предложите?

– Я хочу, чтобы мы с вами стали друзьями. Если вам некуда спешить, то я приглашаю вас к себе в гости. Вы можете жить у меня, сколько захотите. Я живу с женой, детей у нас нет, в доме спокойно. Если вам не понравится, вы всегда сможете уехать.

Всегда, как бы не так, подумал Юлиан Мюри, куда бы это я смог уехать, не имея ни гроша в кармане?

– Заманчивое предложение, – сказал он, – но что вы хотите взамен? Большой дружбы я обещать не могу. Ничего ценного у меня нет. Вам нечем будет поживиться. Или вам велит опекать меня долг христианина?

– Считайте, что так, – ответил Яков.

Утро было хмурым и холодным. Низкое недоброе небо изредка выпускало из себя крупные снежные пушинки, не решаясь на настоящий снегопад. Юлиан Мюри провел в помещении три месяца и ему вдруг показалось, что он выходит на улицу впервые. Возможно, и впервые – ведь он почти родился заново. За ночь подморозило, и вчерашняя ледяная грязь застыла скользкими бугорками, на которые он никак не мог поставить ногу. Он не мог решиться идти по льду. Вчера у ворот разворачивался автомобиль, он оставил за собой след в виде плавного двойного полукруга, глубоко вдавленного в лед. Под мутной коркой льда виднелся обрывок красной рекламной листовки. Юлиан Мюри попробовал прочесть буквы, но не смог.