Сергей Герасимов - Логика прыжка через смерть

– Здравствуйте.

– А я за вами целый вечер слежу. Вы это, думаю, или не вы?

Он покосился на работающий телевизор:

– Неплохая получилась передача, советую вам досмотреть до конца. Лично я не люблю сниматься, не люблю когда прожектором светят тебе прямо в лицо да еще не разрешают часто моргать. Не люблю, но приходится.

Был Иван Петров умен, хитер, белобрыс и остронос, имел легкие, очень национальные веснушки на щеках, смолоду любил разгульную жизнь, но знал меру в разгуле, так как берег здоровье. Главным в своей жизни считал науку и служение Осии, но и о том, и о другом задумывался редко – это только в фильмах и книгах партийные думают об одном только деле партии, а ученые только о науке. На самом деле и наука и дело партии для них – всего лишь работа, а от работы всегда хочется увильнуть. Чаще всего думал Иван Петров о женщинах и о покупке машины, но сейчас…

Голос за кадром продолжал:

Задумался Иван Петров о судьбе своего изобретения. Сидит Иванушка под тополем и думу думает. А что, – думает Иванушка, – а что, если сделать не один, а много таких рычагов; а что, если заставить их работать на благо Родины? А что, если дать по рычагу каждому осиянину?

Но тогда сколько же нужно рычагов? – велика страна Осия… А что, если сделать несколько сортов рычага – например, мужской рычаг и женский рычаг, да придумать так, чтобы они могли сами собою разводиться на воле? – вот тогда и хватит рычагов каждому осиянину… И заставить те рычаги работать, например воду качать, опрыскивать картошку или разносить повестки по домам… Сидит Иванушка и думу думает.

Эк, куда его занесло… Сознайтесь, вы, люди степенные и разумные, что и вас порою заносит не меньше, чем Петрова Ивана. Не сознаетесь? Вот и Иван Петров не сознается. – О чем задумался? – спрашивает сторож Никодим, тот, которого женщины любят. Спрашивает и останавливается, прикрывшись ладонью от солнца. – О европейской безопасности, – отвечает Иван Петров. – Ну, думай, думай, – говорит Никодим уважительно, опускает руку и идет своей дорогой.

– Обратите внимание, – сказал Иван Петров, – что мои передачи выгодно отличаются от передач других партий. Меня показывают не только с лучшей стороны; я даже позволяю над собой подшутить. Это делает меня ближе к народу.

Коре выключил телевизор.

– Вы позволите?

– Я, собственно, по делу, – сказал Иван Петров. – Вы действительно вернулись оттуда?

– Откуда?

– Ну, вы были в лучшем мире?

– На том свете? Был.

– Все три года?

– Нет, минут десять. Но мне трудно сказать точно – там время течет иначе.

Может быть, там вообще времени нет.

– Я понимаю, понимаю. Вы там что-нибудь видели? Душу, например? Или ангела?

– Ангела нет, а душу видел. И еще что-то, о чем не хочу вспоминать.

– И как, извините, как она выглядит?

– Смотря чья. Та, что попалась мне, выглядела симпатичной. Вы только это хотели узнать?

– Не только. Я хочу предложить вам сотрудничество. У вас, я так понимаю, нет документов. А человек без документов это уже не человек. Его даже убить можно как собаку и никто не докажет, что кого-то убивали. Раз документов нет, значит живого человека и не было. Скажем, достану я сейчас пистолет и пульну.

Мне пистолет по рангу положен. Да и разные прочие трудности у вас есть. Я сделаю вам документы.

– Может быть, вы мне и денег добудете?

– Может быть.

– В первый раз вижу живого фальшивомонетчика, – сказал Коре.

– Нет, все настоящее. Я сам ничего не могу, но у партии большие возможности.

– Ваша партия стоит над законом?

– Партия всегда немножечко над законом. Если нет, то зачем же она нужна?

– И что я должен сделать?

– Вы ничего не должны. Я вас просто приглашаю. В четверг будет заседание ячейки и я приглашаю вас выступить. Вы же хотите помочь патриотическому движению?

– Не понимаю как.

– Вы же первый человек, который вернулся оттуда. И вы наш человек. Если это правильно подать, то событие прогремит на весь мир. И партия примет в этом участие. Честно, я не верю, простите меня, что вы вернулись с того света, но это и не важно. Важно чтобы другие поверили или притворились, что верят. Я ведь не верю и в Христа, но в церковь хожу. Какая разница, существовал ли Христос, если дело так обернулась. Был он или не был – это же ничего не меняет. То же самое с вашим возвращением. Вот, прочитайте. Это примерные тезисы вашего выступления.

Он вырвал листочек из альбома и протянул Коре.

– Итак, вы хотите послужить вящей славе отчизны? – спросил Иван Петров.

– Нет.

– Вы не любите свою Родину?

– А вы?

– Я? Это же святое! В этих полях я родился и вырос, здесь похоронены мои предки, эта земля меня кормит и поит, мое детство и юность прошли здесь и здесь я проведу свою старость – и сюда же лягут мои кости. Я всегда жил здесь и не собираюсь куда-либо ехать, этой земли мне достаточно, и я уверен, что лучшей мне не найти.

– Вы хорошо излагаете, – сказал Коре, – но я не пойму, что во всем этом святого. То же самое могут сказать о себе даже ыковские крысы – те, которые сегодня съели человека. Они родились и выросли в здешних подвалах, эта земля их кормит и поит, здесь лежат кости их предков и их собственные кости лягут сюда же. Это же святое, согласитесь!

– Вам не смутить меня этим парадоксом. Что же такое Родина для вас?

– Во-первых, не Родина, а родина. Точно так же Мать – это фигура холодная, огромная и предназначенная только на показ, ни на что другое она не годится, а мама – близкий человек. Родина – это те места, события, люди, предметы и обстоятельства жизни, в которые мы вкладываем и оставляем часть своей души. Или, которые вкладывают себя в нас. Если я подмел дворик и поставил в нем скамейку, то он станет родным для меня. Если я встречался с любимой в здешних полях и они навсегда остались со мной, то эти поля я ощущаю, как свою родину, если я сделал что-то для своего города, то моя родина – этот город, если я сумел оказать услугу всей стране, то эта страна будет для меня небезразлична. Если я сделал нечто на благо всего человечества, то моя родина не отдельная страна и не город, – а весь мир. Поэтому первые гении и последние подонки не имеют родины и не любят ее – для первых родиной стала планета, для последних нет даже клочка земли, который им рад. И ничего святого в этом нет. Любовь к своей личной родине нормальна для прорядочного человека. К своей личной, но не к вашей, обобществленной.

– Мне можно говорить такие вещи, – задумчиво сказал Иван Петров, – я человек понимающий и терпимый. Но за других я поручиться не могу. Если человека оскорбляют в его священном чувстве, то его негодование тоже священно – он способен на все. Я бы на вашем месте поостерегся выходить на улицу. Вообще-то людям с такими взглядами нужно делать лоботомию – это принесет пользу обществу.