Уэйн Барлоу - Экспедиция. Письменный и художественный отчёт о путешествии на Дарвин IV в 2358 году н. э.

Воздух вокруг меня был наполнен сигналами, которые начались как беспорядочное стаккато, но превратились в очень приятную низкую трель. Эта трель звучала около четверти часа, пока эосапиены не начали один за другим расплываться в облаках.

Я вновь остался один.

Охотничья группа эосапиенов мечет свои дротики со смертельной точностью, запирая добычу в прочном загоне из кольев, откуда ей невозможно спастись. Затем гигантские парители собираются со всех сторон и убивают её.

Перед тем, как покинуть Дарвин IV, я ещё дважды сталкивался с эосапиенами. По своему настрою эти встречи довольно сильно отличались от первой. В тот раз это была многочисленная группа любознательных индивидуумов, но сейчас я следовал за партией из восьми особей, охотящихся на небольшой высоте. День был очень похож на тот, когда я столкнулся с императорскими морскими странниками. Рваные и словно испачканные облака мчались по потемневшему небу, когда я изо всех сил пытался не отставать от проворных парителей. Эосапиены двигались на удивление быстро. Они были заняты преследованием какой-то невидимой жертвы, которая была далеко внизу, на земле, настраивая и перенастраивая свои очень мощные эхолокационные органы. Каждый из этих летунов нёс уже знакомое мне орудие, похожее на дубину, которое, как я скоро выяснил, представляло собой огромный дротик. Нацелившись на свою добычу, эосапиены пускали свои метательные снаряды с такой скоростью, что я наверняка был бы убит, если бы они случайно попали в меня.

Я был потрясён, когда, спустившись следом за охотничьей партией до пятидесятиметровой высоты, увидел пугающую точность попадания в цель. Они следовали за жертвой, крупным симметом, в ущелье, где поймали его в загон при помощи своих метательных орудий. Симмет отчаянно бросался на глубоко воткнувшиеся в землю дротики, но они не шелохнулись. За считанные секунды летучие существа набросились на него; одни из них удерживали несчастное животное, а другие в это время выворачивали две его мускулистых ноги из таза с отвратительным хрустом. Это было ужасное зрелище, от которого веяло примитивизмом и дикостью. Всё ещё живого симмета и его оторванные от тела ноги унесли наверх, оставляя длинные каллиграфические следы чёрной крови на твёрдой земле внизу.

Основная пища эосапиена – жаброголов, один из немногих наземных фильтраторов воздуха на Дарвине IV.

Той же ночью я следовал за троицей эосапиенов на другой охоте. Погоня была гораздо менее азартной, потому что парители выслеживали медлительного старого лученосца. Преследование добычи завершилось неизбежной трагической развязкой, когда лученосец зашатался и упал. Без всяких церемоний парители спустились к обоим бокам испуганного животного и, вцепившись в его брыкающиеся ноги, выкрутили и оторвали их. Так же быстро, как спустились, они снова взлетели, оставив в темноте тушу, от которой поднимался пар.

Эти встречи стали моим последним впечатлением от Дарвина IV. Они подчеркнули драматический контраст между странной красотой форм жизни на этой планете и их дикими повадками.

Настало время покидать орбиту планеты. Медик-има молча занимался многочисленными приготовлениями к гибер-сну. Он заверил меня, что мой путь к Земле пройдёт, словно «кратчайший из серебряных снов». Он слегка преувеличивал, я знаю.

Невесомо паря в камере для сна, я смотрел сквозь прозрачные стенки моего пластмассового кокона. Многочисленные капсулы под светящимся потолком создавали жутковатое впечатление глубин Амёбного моря. Внутри висящих между полом и потолком капсул мне были видны очертания моих коллег по Экспедиции; я подозревал, что некоторые из них уже спали.

Мое зрение слегка затуманилось; по своему первому опыту гибер-сна я помнил, что это был один из первых признаков того, что я поддавался действию инопланетных препаратов. Я был голый и бритый, мне было очень холодно, и, что ещё хуже, бродивший по залу техник-има подходил каждые полчаса и обдавал меня холодным паром из висящего за спиной устройства, напоминая, на мой взгляд, огромного скорпиона.

Моя капсула сна была запечатана и начала медленно наполняться холодной студенистой жидкостью. Постепенно я начал замечать, что не могу чувствовать кончики рук и ног. Чтобы уйти мыслями от этих неприятных ощущений, я попробовал вспомнить как можно больше о своём доме на Земле. Образы, которые возникли в моём сознании, представляли серую утомлённую планету, забитую до отказа серыми утомлёнными людьми. Я думал о своих жене и ребёнке, и о нашем маленьком доме в сердце городского хаоса Нью-Йорка. Они ожидали меня, и я до боли желал быть с ними. Они были моим оазисом жизни на Земле.

Мои мысли вновь обратились к путешествиям на Дарвине IV. Мой разум вдруг окунулся в нежный поток приятных воспоминаний. Мысли начали переходить с одной встречи с удивительным животным к другой. Я вновь следовал за той сумасшедшей стаей пестрокрылов через Амёбное море и затаивал дыхание, когда левиафаны Дарвина IV, императорские морские странники и гигантские лесоносцы брели в моих мыслях, словно порождения какой-то дикой галлюцинации.

Я понял, что проигрываю битву со сном. Внезапно я вспомнил титановую стелу, которую има оставили на равнинах Дарвина IV как стража и часового планеты. Её серебристые грани, на которых были выгравированы имена участников Экспедиции, скрывали множество микросистем, связанных с охватившей всю планету системой слежения за вторжениями. Роботизированные полицейские беспилотные аппараты, патрулирующие систему Дарвина, будут регулярно снимать и отправлять накопленные данные. Я ощущал спокойствие, зная, что Дарвин будет так хорошо защищён.

По мере того, как тяжелели мои веки, в мыслях всплыло ещё больше образов Дарвина IV и его фауны. Каким же невероятным, замечательным был этот мир, бурлящий жизнью, незабываемый в своей абсолютной красоте. Как же я смогу и дальше существовать в моём переполненном, хаотичном мире после того, как ощутил свободу равнин Дарвина IV, где ветер колышет волны трав? Как я могу сравнить странную зелёную красоту лесных массивов Дарвина с оголёнными пустошами, которые некогда были бескрайними лесами Земли? Что я расскажу своей дочери? Как я смогу объяснить ей, что мы растратили её мир впустую? Плавно погружаясь в гибер-сон, я понял, что мои рассказы о Дарвине IV будут казаться ей столь же далёкими, как те истории, что рассказывал мне прадед об исчезнувшей жизни Земли. Что ж, думал я, по крайней мере, найдётся такое место, о котором она сможет мечтать…