Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах

– И что потом? – спросил Гектор.

– Потом он разрезал мне кожу у локтя и себе сделал такой же разрез. И он смешал нашу кровь.

– Ага. Вот это новость.

– Я был в шоке, я даже не знал, бежать мне или нет. Он вышел и вернулся с бутылкой. Он пил из горлышка и предложил мне. Я понимал, что он заразил меня. Но я не знал чем. Какой-то страшной болезнью.

– Теперь ты знаешь?

– Нет. Но я встретил старца. Теперь это не важно.

– Конечно, – сказал Гектор, – конечно ты его встретил.

– Старца Федора. Он сказал, что я на пути к знанию. К знанию и счастью.

Федору девяноста четыре года.

– Это он сам так говорит.

– Не надо смеяться. Федор очень стар. Он очень умен. И, не знаю как сказать, от него как будто пахнет правдой. Все, что он говорит, попадает прямо в сердце.

– И что он говорит?

– То есть вот, он сказал мне, чтобы я пришел к вам. Чтобы все рассказал. И чтобы пригласил в гости. Он сказал, что вы прийдете.

– Может быть, – ответил Гектор. – Если ты дашь мне его адрес.

– Он сказал, что вы знаете адрес.

Старец Федор и на самом деле выглядел очень старым. Он был высок и очень худ, совершенно лыс, ходил быстро и свободно, слегка горбясь. В его словах, в его уме и его эмоциях еще не было ничего старческого, но было что-то иное, непонятное, волнующее, запредельное, будто нечеловеческое.

Старец жил в катакомбах, в беспорядочных, на первый взгляд, проходах, напоминающих подземные муравьиные ходы громадного муравейника. Здесь было много комнат, не всегда прямоугольных, что придавало всему происходящему оттенок сюрреальности.

– Я вижу, что тебе нравится мое жилище, – сказал старец. – Мог бы зайти и раньше.

– Я предполагал, что здесь кто-то живет, но не хотел идти без приглашения.

– Приглашения можно и не дождаться.

Катакомбы начинались со старых подземных гаражей, тех самых, у ботанического сада. У этого места Гектор остановился однажды ночью; он вдруг вспомнил все сразу, мгновенно и слишком четко, четко до нереальности, как при свете фотовспышки: поздний вечер, парк развлечений, мотыльки, присыпанные светлым пеплом, человек с невыразительным лицом, цветовая дрожь шариковых светильников, пылающее звездами небо, преследование по каменистой дороге в темноте, гул булыжников под ногами, ночной полет сов, дверь, открытая во тьму, приглашающая войти и, может быть, не вернуться.

– Ты правильно сделал, что не вошел тогда, – сказал старец, – мы бы тебя убили.

– Зачем?

– Ты посягнул на тайну. То, что ты узнал, не нужно знать людям.

– Неужели теперь что-то изменилось?

– Теперь изменилось все. Теперь ты в безопасности. Мы тебя храним.

– Я не нуждаюсь в охране.

– Этого никто о себе не знает.

Они говоили в небольшой трапецевидной комнате с большим столом и двумя диванчиками. На одной из стен был экран, на остальных висели объемные имитации окон. Окон было шесть и все показывали разное: грозовые облака, скошенное поле, протуберанцы, цветущие липы, математический пейзаж и пространство цветовых бликов.

– Кто вырыл эти галереи? – спросил Гектор.

– Служители. Они строили это жилище пятнадцать лет. Здесь больше двухсот комнат или больше двух тысяч – никто не знает. Здесь примерно семь этажей, идущих вниз. Даже я не знаю, сколько здесь комнат и этажей в точности, даже я не был в последних комнатах последнего этажа. Это крепость.

– Это муравейник, – уточнил Гектор.

– У тебя не получится меня рассердить. Я слишком стар, чтобы сердиться. Это крепость. Она предназначена для обороны и для ведения войны. Ведь война скоро начнется, ты не знал об этом?

– Я думал, что люди покончили с войнами. Может быть, муравьи еще воюют, но что мне за дело до этого?

– Кого ты называешь муравьями?

– Вас. Тех, на ком сидит паразит, кого он ест и кого уже сьел.

– Паразит. Ты не знаешь о чем говоришь. На самом деле, ты имешь ввиду великое невидимое, чему нет названия. Как бы ты не называл это, ты попадаешь в молоко.

– Я видал это неизреченное и невидимое. Оно напоминает полупрозрачную креветку. Я знаю его анатомию. Я держал его в руках и оно пыталось присосаться к моему пальцу. Я видел сотни таких. Это просто гадость, которая паразитирует на людях. На их общественной жизни. Общественный паразит.

Старец сел и включил экран. Имитации окон потемнели; в комнате стало прохладнее и запахло туманом.

– То, что ты видел, просто видимость или обманка, явленная непосвященному уму. То, что есть на самом деле, человеку видеть не дано. Наши глаза слишком примитивны для этого. Но истину можно видеть внутренним взором.

– И в чем же она?

– То, что ты называешь общественным паразитом, на самом деле созидатель общества. Он дает нам идею. Дарит нам идею. Вкладывает ее в самую глубину наших существ. Без него не было бы человечества. Человек может жить только обществом, а не стадом, как животное. А общество всегда живет идеей. Только идеей. Отбери идею – и общество умрет. Идея это душа, а человеческое общество – тело. Погибнет идея – погибнет общество. Родится новая идея – родятся новые люди. Люди будут бродить, как звери в темноте, не имея идеи. Идея – это свет.

Но потом приходит новая идея и созидает новое общество. Идея – это первый признак, или если угодно, симптом того, что Великое Невидимое с нами. Признак того, что оно приняло нас, а мы приняли его. Это не паразит, а соратник, сообщик, со-деятель. Великое Невидимое позволяет человеку жить на земле, а человек позволяет жить Великому Невидимому. Посмотри на эти цветы. Знаешь ли ты, что это?

На экране двигалось нечто, напоминающее причудливые хризантемы.

– Мои познания в ботанике слишком скудны, – ответил Гектор, – я не знаю этого цветка.

– Это морской анемон. Полу-животное и полу-растение. У него нет ни мозга, ни нервов, и его щупальца страшно ядовиты. И, несмотря на это, он умеет дружить. Он дружит с рыбами и позволяет им прятаться от врагов среди своих ядовитых щупалец. А рыбы, в благодарность, отгоняют тех хищников, которые анемону опасны. Анемон ужалит любую рыбу, кроме той, с которой он дружит.

Анемоны красивы, как огромные цветы, но только потому, что позволяют жить внутри своего тела миллионам мелких разноцветных водорослей – и эти водоросли делают анемон прекрасным. Это символ. Великое Невидимое позволяет людям жить внутри себя, как анемон позволяет жить водорослям, а они, подобно водорослям, расцвечивают его и делают прекрасным. Смысл эволюции – не во взаимном пожирании, как утверждал ваш Дарвин, а во взаимопомощи. Только вместе можно подняться выше. Идея – это бог, и бог – это идея. Великое Невидимое дает нам бога.

Ник стоял среди толпы. Толпа была в основном женской, хотя встречались и мужчины, странные, как инопланетяне. Ник пытался понять кто они, но ему мешало внутренне свечение. Это сбивало и мешало думать, хотя какая-то доля его существа хладнокровно и четко фиксировала и анализировала происходящее, – он раздвоился или даже раздесятирился: один их Ников выстраивал план, точно, как калькулятор, второй руководил первым, третий пытался понять окружающих, четвертый просто хотел спать, пятый чувствовал себя маленьким и испуганным, шестой ругал маленького за страх, седьмой, самый сильный – ненавидел, ненавидел так сильно, что от этой ненависти воздух, казалось, гудел, плавился и дрожал, как воздух над большим костром. Остальные Ники тоже чем-то занимались.