Алексей Лебедев - Рассказы

Есть множество способов убить человека на плахе, но городской суд оказался довольно консервативен. Томаса решили не сжигать на костре, ибо прошел слух, что колдуны заодно со стихией огня; ему решили не рубить голову — это больше подходит для уголовников; его решили повесить — самый чистый и экономичный способ. Томас долго думал, какая из этих смертей страшней и отвратительней, и был момент, когда волна животного ужаса захлестнула его, хотелось кричать… Впрочем, все бесполезно.

Позже Томас понял, что его судьба ничем не отличается от судеб других людей. Стоит бояться смерти существу, что может жить вечно. Человек же смертен, и каждому от рождения вынесен смертный приговор, а отсрочка — дело случая. Кроме того, боль и кровь — все это жизнь, а не смерть, и последний миг немногим отличается от прошедших лет.

С этой мыслью Томас заснул. А следующее утро было последним. Ночью прошел дождь и вымыл город. Небо стало ослепительно голубым, ярко светило солнце.

Томас прислонился лицом к холодным прутьям, чтобы вдохнуть ветер, и увидел цветок, растущий в трещине каменной плиты. Да, башня была старой, как и город внизу. А цветок был невзрачным — все силы его ушли на борьбу с камнем — и очень одиноким.

Жестокий случай занес его сюда. Томас смотрел, и воображение рисовало странные картины: город пустеет, дома покрываются мхом, камень растрескивается, рушится под прямыми лучами солнца, и вот уже город погребен навеки, остались только зеленые цветущие холмы под бездонно-голубым небом.

Случилось то, что могло произойти: Томас увидел, как над одиноким цветком порхает маленькая нежно-розовая бабочка.

Движение вверх, чуть в сторону — и вот она внутри камеры, трепещет крылышками под мрачными сводами незнакомого мира. Томас неотрывно следил за ее полетом, в глубине души желая, чтобы она подольше не нашла пути назад — те несколько минут, что они провели вместе, были самыми счастливыми в его жизни.

Когда восторг кончился, и жизнь вновь почернела, он постиг великую истину: история мира — не история борьбы Добра и Зла, ибо они существуют по-разному. Случайно залетевшая во мрак бабочка не может повлиять на его судьбу, но и сам смертный приговор не может отменить эти мгновения счастья. С этой истиной Томас обрел покой, и уже до конца.

В нужное время он отказался от причастия, ответив молчанием на настойчивость священника, и в молчании проделал свой последний путь.

Томас взошел на эшафот — доски скрипели, петля легла ему на шею. «Не думай о том, что уходит, — сказал он себе. — Думай о том, что остается». Он думал об одиноком цветке, о бабочке, о зеленых холмах и ласковом солнце. Потом пришла боль, и тело повисло тряпичной куклой под одобрительный рев толпы.

Дэвид Брокман, писатель года, вынул лист из пишущей машинки, скомкал его и бросил, не глядя, в корзину для бумаг. Не то, все не то… Раздался звонок в дверь. Кого еще принесла нелегкая?

На пороге стоял молодой человек, одетый с иголочки и улыбающийся во все тридцать два зуба:

— Здравствуйте. Я — Люк Патерсон. Мы с вами договаривались об интервью.

— Да, помню. Проходите… — Дэвид вяло махнул рукой, и они вместе прошли в гостиную. — Выпьете чего-нибудь?

— Не откажусь.

Беседа шла по накатанной дорожке. Когда-то Брокмана удивляло, почему журналисты всегда задают одни и те же вопросы.

Что это: скудость ума или воображения? Или они действительно лишь исполняют волю толпы, которая во все века хотела одного и того же — хлеба и зрелищ… А потом он стал замечать, что и сам говорит штампами, когда-то придуманными и заученными фразами.

Похоже, это всех устраивало. Да и с какой стати ему быть откровенным с чужими и недалекими людьми?

Однако в этот раз все было как-то иначе. Каждый раз, бросая взгляд на собеседника, Дэвид не мог избавиться от странного ощущения. «Дежа вю» — «Уже было». Но когда? Он не мог вспомнить.

Словно старый-старый сон, давно растаявший в глубинах памяти, но вновь оживающий и томящий душу.

— Вы у меня раньше не брали интервью? — вдруг спросил он.

— Да вроде нет.

— Извините, вспомнилось что-то…

— Неужели?

— Так, ничего страшного. Что вы еще хотели узнать?

— Есть одна подробность вашей биографии, которая будет небезынтересна нашим читателям. Правда ли, что тринадцать лет назад вы пытались покончить жизнь самоубийством?

Дэвид вздрогнул, сжал губы, но взял себя в руки. Какой смысл отрицать то, что можно проверить?

— Да, это чистая правда. Надеюсь, она не слишком шокирует читателей.

— Ну, после ваших романов их вряд ли чем-то можно шокировать! — улыбнулся Патерсон.

Брокман нервно усмехнулся.

— Чем же была вызвана ваша попытка?

— Отчаянием. Я был молод и честолюбив, считал себя непризнанным гением, искал славы и уважения. А мои рукописи никто не хотел печатать. В общем, банальная история. К счастью, меня спасли, и слава пришла с годами. Может быть, стоит написать об этом в качестве урока начинающим писателям?

— Да, это будет им полезно. Вы сказали, что вас спасли.

Однако несколько минут вы находились в состоянии клинической смерти.

— Тоже верно. Неужели вам дали рыться в медицинских архивах?

— У нас, журналистов, свои источники. Не обижайтесь.

— Ладно. Но к чему вы клоните?

— Вы знаете, давно обсуждается вопрос о жизни после смерти.

Люди, которые, подобно вам, вернулись из небытия, рассказывают интересные вещи. А вы видели что-нибудь, пока были мертвы?

— Ну, когда я умер, то видел свое тело со стороны — зрелище было не слишком приятное. А потом попал в длинный туннель.

Впереди горел яркий свет, и я летел туда, но вдруг меня вернули назад врачи-реаниматоры. Устроит вас такая история?

— Вполне, — кивнул довольный Люк.

В этот момент зазвонил телефон.

— Извините, — сказал Дэвид Брокман, поднимаясь с дивана. Он прошел в свой кабинет и взял трубку. На проводе был Фред Адамс, редактор модного еженедельника и старый друг Дэвида.

— Как поживаешь?

— Все о'кей.

— Как работа над романом?

— Продвигается.

— Ждем шедевра.

— Спасибо. Слушай, тут у меня сидит твой человек и задает неприятные вопросы. С чего бы это?

— Какой человек?

— Люк Патерсон. Разве ты его не посылал?

На другом конце линии наступило молчание.

— Извини, Дэвид, — вымолвил наконец редактор. — Но этого никак не может быть. Люк Патерсон умер вчера вечером. Погиб в автомобильной катастрофе. Тот, кто задает тебе вопросы, — наглый самозванец.

Из телефонной трубки словно дохнуло могильным холодом.

— Ладно, Фред, спасибо. Учту.

Дэвид вернулся в гостиную и уставился на гостя оценивающим взглядом. Тот вопросительно поднял брови: