Алексей Лебедев - Рассказы

Магнитофон: «Думаете, отличаюсь? По-моему, нет. У каждого есть свое предназначение. Одни это понимают, другие — нет… Да, как в песне: кто-то должен стать дверью, а кто-то замком… А я тот самый ключ от замка. Нет, это не смешно… Если не буду делать? Не знаю. Все равно. Не я, так другой. Это судьба.»

Монитор. Полушария мозга. Девица в форме подводит тушью ресницы.

Московская кухня. Кипит чайник. Ковалев нервно курит.

Говорит один из гостей: «Все мы обеспокоены той непростой ситуацией, которая складывается в нашей стране. Реформаторская деятельность президента и правительства встречает со стороны реакционно настроенного парламента ожесточенное сопротивление.

Налицо паралич власти, ее раскол. Это ставит под угрозу будущее демократических процессов в России…» Второй гость со скучающим видом кивает.

Ковалев на больничной койке. Глаза его широко раскрыты.

Дыхание тяжелое. В лампе бьется голубой огонь.

Говоривший открывает кейс и передает Ковалеву две фотографии: «Это господин президент, а это… контр-президент.

Так его называют. Они, конечно, не наркоманы, но повлиять на них надо. И прежде всего — на президента. В нынешней ситуации он должен действовать решительней.»

Монитор. Полушария мозга. Цвета меняются: меньше становится голубого, зеленого и желтого; все больше красного.

Ковалев на больничной койке. Звенит звонок. Ковалев закрывает глаза и затыкает уши. Звонок становится громче.

Ковалев у себя дома, в тренировочном костюме. Снимает трубку звонящего телефона. Голос в трубке: «Поздравляю. Вы не смотрите телевизор? Включайте скорей — президент делает заявление. Наконец-то он достал эту бумажку из сейфа. Думал, мы не знаем… В общем, поздравляю с успехом. Мы сработаемся.»

Магнитофон: «Свобода воли? А нет ее. Классики же сказали: осознанная необходимость… Ах, у вас деидеологизация? Ну ладно.

Примите, как есть. Происходит то, что должно произойти. Не я решаю и не вы… Хотя вы можете думать, что решаете».

Монитор. Полушария мозга. Девица в форме мечтает о чем-то, не замечая происходящих на экране изменений.

Ковалев на больничной койке. Он сидит, обхватив голову руками и медленно качается из стороны в сторону. Звонок.

Ковалев у себя дома, снимает телефонную трубку. Голос в трубке звучит неразборчиво. «Вы думаете? — нерешительно говорит Ковалев. — Вроде, идут переговоры… Ладно, как знаете.» Вешает трубку. Берет вторую фотографию.

Монитор. Полушария мозга. Девица смотрит на экран. Что-то ей не нравится — она хмурится.

Ковалев встает с койки. Он бредет куда-то и упирается в стену. Выхода нет. Звонок.

Экран телевизора. Диктор говорит что-то, но его не слышно.

Изображение пропадает. Экран пуст: вещание по первому каналу прекращено. Искаженный голос в телефонной трубке: «Что ты наделал, падла! Что ты наделал!»

Монитор. Девица встает и быстро уходит.

В багровом сиянии — паспортная фотография Ковалева.

Слышится шелест и шепот. Дрожащий палец касается фотографии, и изображение на ней расплывается в серое пятно.

Магнитофон: «А может быть, я вообще ничего не делаю…»

Щелчок — пленка кончилась.

— Считаю своим долгом предупредить, — официальным тоном заявил капитан Шторм, — что планета Ро не принадлежит к Содружеству, а ваша лицензия недействительна на Внешних Мирах.

— Я никого не собираюсь арестовывать, — возразил Лев Ивин.

— Мне только нужна информация. Так что будем считать это небольшой прогулкой.

— Прогулка… на другой конец Галактики, — проворчал капитан.

— А почему бы и нет? — воскликнул техник Хилл и подмигнул Ивину: — Какое-нибудь новое расследование?

— Нет, Дэн, очень старое…

Планета Ро была открыта недавно. Первая же разведывательная экспедиция обнаружила там примитивную гуманоидную цивилизацию, и с тех пор планета перешла в полное распоряжение ученых-этнологов.

Один из них встречал Ивина и его команду. Это был молодой человек по имени Алан Торби.

— Рад приветствовать знаменитого сыщика, — сказал он, пожимая Ивину руку, — что привело вас в наши края?

— Мне бы хотелось ознакомиться с результатами ваших исследований, если возможно.

— Разумеется, возможно. Хотя в научном мире сейчас большая конкуренция, вам я вполне доверяю. Пойдемте.

Исследовательская станция не была приспособлена к приему гостей — здесь не было ничего лишнего, да и сами обитатели не слишком ценили комфорт. Просмотровый зал, куда этнолог привел гостей, был невелик; одна его стена представляла собой голографический экран, кресла стояли в беспорядке, низкий столик был завален распечатками, вокруг валялись окурки и пепел сигарет.

— Извините за беспорядок, — рассеяно сказал Торби.

— Ничего, — улыбнулся Ивин. — Скажите, сколько человек здесь работает?

— Трое вместе со мной. Остальные сейчас отдыхают, а я дежурю.

— И вы втроем исследуете целую планету? Простите, но мне мало известно о современных методах вашей работы.

— Да, — кивнул Торби. — Сбор информации происходит автоматически. Съемка местности производится со спутников, мобильные роботы доставляют следящие устройства в места обитания аборигенов. Нам остается только анализировать данные и планировать новые наблюдения.

— Вы могли бы показать нам что-нибудь? На ваш вкус.

— Да, конечно, — Алан Торби открыл шкаф и достал оттуда кристалл с записью. — Думаю, вам это будет интересно: ритуалы религии кум, господствующей на планете.

Экран просветлел, и зрителям открылся вид на деревню — несколько вросших в землю длинных деревянных бараков. Утреннее солнце золотило верхушки деревьев. Прозвучал низкий звук трубы, и из бараков показались люди. Они были одеты одинаково — в серые штаны и рубахи — мужчины, женщины, дети и старики. Выйдя на деревенскую площадь — утоптанную площадку, где ничего не росло, — они сделали попытку построиться вокруг деревянного помоста.

Немного погодя появился человек в красной мантии.

— Жрец, — пояснил Торби. Изображение приблизилось, и все увидели, как жрец взошел на помост и преклонил колени перед двумя идолами — черным и белым.

— Белый сделан из глины, — сказал этнолог. — Это Ленн, символ мудрости. Этимология его имени неизвестна. Имя другого приблизительно переводится как Железный Человек — это олицетворение силы и власти.

Жрец подошел к длинной жерди, торчащей посреди помоста, и под монотонные удары барабанов стал перебирать руками, поднимая на веревке кусок материи ржавого цвета.

— Эта часть обряда — символическое изображение восхода солнца, — объяснил Торби. — Каждое утро они поднимают этот фетиш, а вечером опускают. А вот то, что будет дальше, происходит далеко не каждый день.