Гордон Диксон - Иллюзорный мир (сборник)

— Не беспокойся, — сказал Верде. — Никто не узнает ни о твоей частной жизни, ни о твоих сокровенных мыслях, это моя профессиональная и к тому же строжайшим образом охраняемая тайна. Как видишь, в этом смысле у нас много общего с докторами и адвокатами.

— Меня беспокоит не то, что вы можете рассказать другим! — чуть слышно пробормотал Фелиз, резко снизив голос, не желая напугать Каи. — Дело в вашей осведомленности вообще.

— Мне очень жаль. Но мы не могли упустить такую возможность и не запустить вместе с тобой ментальный канал связи.

— Да я в суд на вас подам! — проворчал Фелиз. — Должен же быть какой-то закон против такого вмешательства в чужую личную жизнь. — Еще какое-то время он бормотал себе под нос разные ругательства. — И это после того, как я, рискуя своей шкурой, решал ваши проблемы.

— И мы за это очень благодарны тебе, можешь не сомневаться, — сказал пси-мен Верде, тихо продолжая парить среди звезд. — Вы с Каи заслуживаете самую высшую награду, и теперь получите все, что только пожелаете.

— Ну что ж, — пробормотал Фелиз, чуть успокоившись. В конце концов, напомнил он себе, грош цена тому космическому торговцу, который не может вовремя разглядеть свою выгоду. А с такими перспективами… тут он резко сменил тему для размышлений, вспомнив, что пси-мен тоже слышит его мысли. Ведь теперь важнее всего для него была Каи и ее будущее. — На этой планете есть нечто такое, что отпугивает от нее мальваров. Хотя знаете… — Он замолчал, припоминая что-то. — Одно время я даже подумал, что это каким-то образом связано с кроликами.

Верде тихонько засмеялся.

— У меня тоже возникала подобная мысль, — признался он. — Но лишь стоило мне проникнуть в сознание одного из таких кроликов, и все встало на свои места. Это совершенно обычные земные кролики, но только эволюционировавшие и приспособившиеся к условиям Данроамина.

— Ясно…, - проговорил Фелиз. Его разбирало любопытство. — А скажите, мне вот что. Я догадывался, что неверие людей, живущих на Данроамине, плохо влияет на телепатические способности этих мальваров. Но как такое возможно?

Лицо Верде на экране погрустнело.

— Не знаю, сумеешь ли ты это понять, — ответил он. — Для тех из нас, кто обладает экстрасенсорными способностями, границы Вселенной в каком-то смысле раздвигаются. В ней все гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Ведь мы имеем дело не просто с физическими явлениями. Вот и я, как ты знаешь, нахожусь на передовых рубежах обороны человечества от мальваров; но в мире есть такие вещи, которые могут известны мне, понятны мальварам, но совершенно недоступны для понимания обычных людей.

— Как, например, что? — спросил Фелиз.

— То, что кажется тебе неосязаемым, для нас является вполне материальным… это иная, не физическая материальность, однако, для нас это ровным счетом это ничего не меняет. Так, мы воспринимаем человеческое счастье, как нечто теплое, похожее лучи пригревающего солнца. Ощущение же ненависти, наоборот, бывает таким же твердым и тяжелым, как стальная болванка.

— Ясно, — проговорил Фелиз.

— Вот так-то, — продолжал пси-мен Верде. — Теперь ты сам понимаешь, какое оружие, сами того не ведая, вручили нам люди Данроамина для борьбы с мальварами.

Фелиз кивнул. Но его по-прежнему разбирало любопытство.

— А скажите, — сказал он, — как при этом чувствует себя человек… то есть мальвар? В том смысле, каково это, когда кто-то напрочь отрицает саму возможность твоего существования?

— Это чем-то напоминает ненависть…, - ответил Верде, — и ощущение пустоты. Опустошенности.

— А это плохо, да? — спросил Фелиз.

— Это невозможно описать словами, — сказал пси-мен. — Но, возможно, ты получишь наиболее полное представаление, если я скажу, что это сравнимо с ощущением того, как будто из тебя садовым совком выскребли все внутренности.

Фелиз почувствовал, как у него под набедренной повязкой невольно напряглись мышцы живота.

— Понятно, — проговорил он после некоторого молчания.

— Нет, — возразил пси-мен Верде, — не думаю, что ты сумел меня понять. Но, наверное, это и к лучшему. — Его изображение на экране начало тускнеть. — А сейчас я покину тебя, — сказал он. — Путь домой свободен. Один из наших тяжелых крейсеров встретит вас на границе нашего космического пространства и доставит на Землю.

— Эй! — воскликнул Фелиз. — Постойте. А вы еще когда-нибудь вернетесь?

Пси-мен Верде усмехнулся, и его голос раздавался уже откуда-то издалека.

— В твое сознание? — уточнил он. — Только по особому разрешению.

Затем он исчез окончательно.

Фелиз потер кулаками глаза и поудобнее устроился в кресле. Его не покидало ощущение, что он только что очнулся от долгого сна. Из каюты доносился голосок Каи. Она все еще что-то негромко напевала.

«Уже налаживает семейный быт, — подумал Фелиз, и эта мысль внесла в его душу некоторое смятение. — А что, собственно, я знаю о ней? Ничего. Абсолютно ничего не знаю.» Это, в свою очередь, напомнило ему о еще одном вопросе, который он собирался задать пси-мену, но затем совершенно упустил из виду.

— Каи! — позвал он.

— Да… я тут! — весело отозвалась она.

— Хочу тебя кое о чем спросить.

Последовала непродолжительная пауза, а потом:

— О чем?

«Вот теперь-то я выясню, в чем тут дело?» — подумал про себя Фелиз.

— Каи, — сказал он вслух. — Вот кролики. Те кролики, что водились у вас в лесах, в окрестностях Шангри-Лы. Ты можешь мне объяснить, почему ваши кролики лаят?

В каюте воцарилась мертвая тишина. Молчание затягивалось, и Фелиз уже было снова хотел повторить свой вопрос, как из-за двери каюты выглянуло личико Каи, на котором было написано неподдельное удивление.

— А почему бы им не лаять? — вопросом на вопрос ответила она.

Вереница колонистов, вычеркнутых из рая земного, растянулась на добрые три мили. Люди медленно продвигались вперед вдоль высокой ограды из колючей проволоки. Моросил противный дождь. Водитель машины, доставившей новоиспеченного пограничника к транспортному кораблю, был вынужден притормозить и несколько раз просигналить, прежде чем толпа у ворот расступилась, чтобы пропустить машину.

Сразу за воротами водитель свернул направо и покатил к пассажирскому трапу. Ворота автоматически закрылись, а толпа сомкнулась еще плотнее.

Никто не повернул головы и не посмотрел вслед машине. Люди были погружены в туман плотного оцепенения. Темный осенний день нагнал низко висящих серо-черных туч и смыл с лиц все краски жизни, оставив лишь свои собственные холодные, тускло-стальные очертания.