Джон Уиндем - Кукушата Мидвича [liters]

– Чудовищно! – возопил начальник полиции. – Об этих закрытых школах мне уже приходилось слышать! Детей нельзя… как это называется… подавлять, что ли? Самовыражение, совместное обучение и тому подобная ересь! Чушь проклятая! Но в случае, если какой-нибудь департамент воображает, будто только по той причине, что школа такого типа случайно находится в ведении государства, ее ученики оказываются в особом положении по отношению к закону и могут считаться ему не подведомственными, то этому департаменту скоро придется пересмотреть кой-какие свои понятия!

Зиллейби и Бернард обменялись безнадежными взглядами. Тем не менее Бернард решил повторить попытку:

– Эти Дети, сэр Джон, обладают огромной силой воли – небывалой силой, настолько могучей, если она напряжена, что она может быть навязана другим людям. До сих пор закону не приходилось встречаться с подобной формой принуждения, а следовательно, не обладая таким знанием, он его не признает. Поэтому, раз с точки зрения закона подобная форма принуждения не существует, Дети не могут быть обвинены в применении имеющейся у них силы.

Значит, в глазах закона преступление, приписываемое общественным мнением проявлению этой силы, или вообще не имеет места, или должно быть приписано либо другим лицам, либо другим средствам. И согласно букве закона, никакой связи между Детьми и имевшим место преступлением быть не может.

– За исключением того, что они эти преступления все же совершили, вы же сами признали это, – ответил сэр Джон.

– С точки зрения закона, они ничего подобного не совершали. И больше того, если бы вам удалось найти формулировку, чтобы предъявить им обвинение, дальше у вас ничего бы не вышло. Они обратили бы свою силу против ваших офицеров. Вы не сможете их даже арестовать, а уж тем более удержать под арестом.

– Давайте оставим подобные тонкости всяким там адвокатишкам, это их хлеб. Все, что нам нужно, это добыть улики, на базе которых можно будет выписать ордер на арест, – заверил его начальник полиции.

Зиллейби с совершенно невинным видом возвел глаза к потолку и стал задумчиво изучать нечто, видимо, находящееся в самом углу комнаты. Бернард имел тот отстраненный вид, какой бывает у человека, пытающегося медленно считать до десяти. Я закашлялся.

– Этот директор Грейнджа – как это там… Торранс? – продолжал начальник полиции. – В общем, тамошний директор, он должен нести персональную ответственность за своих учеников, уж если больше никого нет! Видал я этого парня прошлой ночью… Скользкий тип… Они все там скользкие, это уж точно. – Мы все старались не смотреть на начальника. – Нам он решительно ничем не помог.

– Доктор Торранс – очень известный психиатр, директорство в Грейндже – лишь временное его занятие, – объяснил Бернард. – Полагаю, что у него были обоснованные сомнения в том, какого курса следует придерживаться, пока он не получит соответствующих указаний.

– Психиатр? – с подозрением переспросил сэр Джон. – А мне показалось, вы сказали, что эта школа не для умственно отсталых.

– Так оно и есть, – повторил терпеливо Бернард.

– Не могу взять в толк, чего он там сомневался? Какие могут быть сомнения, если речь идет о правде? Когда идет полицейское расследование, всегда следует говорить правду. Если вы поступите иначе, у вас будут неприятности, во всяком случае, их следует ожидать.

– Все это не так просто, как кажется, – отозвался Бернард. – Он мог считать, что не вправе раскрывать некоторые аспекты своей работы. Я полагаю, что, если вы разрешите мне сопровождать вас на встречу с ним, он будет больше расположен к беседе и сумеет гораздо лучше разъяснить ситуацию, чем это сделаю я.

Закончив свою речь, Бернард встал, правый глаз у него дергался.

Начальник полиции распрощался с нами сухо. Мы остались вдвоем.

Зиллейби рухнул в кресло и тяжело вздохнул. С отсутствующим выражением лица он потянулся за портсигаром.

– Я не имею чести быть знакомым с доктором Торрансом, – сказал я, – но тем не менее глубоко ему сочувствую.

– В этом нет нужды, – отозвался Зиллейби. – Уклончивость полковника Уэсткотта раздражает, но она, как бы сказать, пассивна, что ли. Что же до Торранса, то его стремление уйти от ответа всегда носит агрессивный характер. Если сейчас ему придется прояснять ситуацию для сэра Джона, то это будет вполне справедливым возмездием.

Но что занимает меня в данную минуту, так это поведение вашего друга – полковника Уэсткотта. Вроде бы барьер секретности теперь куда ниже, чем был. Если полковник зашел так далеко, что попробовал сделать ситуацию ясной даже для сэра Джона, думаю, он смог бы и нам открыть побольше.

Интересно, почему он этого не делает? Ведь возникли те самые обстоятельства, которые он так долго старался предотвратить. Мидвичский кот оказался слишком большим для своего мешка. Почему же полковник не проявляет никаких признаков волнения? – Зиллейби снова погрузился в раздумье, тихонько постукивая тонкими пальцами по подлокотнику кресла.

Тут в комнату вошла Анжела. Видно, Зиллейби ощутил ее присутствие даже в той дали, куда увлекли его мысли, так как ему потребовалось лишь небольшое усилие, чтобы вернуться в реальное время и пространство и увидеть выражение лица своей жены.

– В чем дело, родная? – спросил он и добавил, вспомнив: – Я полагал, что ты уехала в Трайн, в госпиталь, отвезти гостинцы нашим больным.

– Отправилась, – ответила она. – И тут же вернулась. По-видимому, нам запрещено покидать деревню.

Зиллейби резко выпрямился в кресле.

– Абсурд! Не может же этот старый дурень арестовать все население! Как мировой судья… – начал он возмущенно.

– Это не сэр Джон. Это Дети. Они пикетируют все дороги и никому не разрешают уехать.

– Вот как! – воскликнул Зиллейби. – Это в высшей степени интересно. Любопытно было бы узнать…

– Черта с два любопытно! – ответила ему жена. – Это в высшей степени неприятно и в той же степени нагло. Кроме того, это страшно, – добавила она, – потому что совершенно непонятно, что за всем этим кроется.

Зиллейби спросил, каким путем Дети добиваются своего, и она объяснила, закончив так:

– Это касается только нас – я имею в виду жителей деревни. Посторонним разрешается уезжать и приезжать, когда им заблагорассудится.

– Но к насилию они не прибегают? – спросил он с беспокойством.

– Нет. Просто приходится останавливаться. Кое-кто пробовал было обращаться к полиции, но, конечно, расследования не дали результатов. Дети их не останавливают, не беспокоят, так что полицейские просто не понимают, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Вообще-то результат есть: тот, кто лишь краем уха слышал, будто все мидвичцы – недоумки, теперь в этом полностью убежден.