Роберт Янг - Эридан - Научно-фантастический роман, рассказы

На крышах и капотах припаркованных автомобилей и вдоль бордюров еще лежит снег. Небо чистое и голубое. Я быстро покупаю газету и спешу домой. Вернувшись, бросаю газету и включаю телевизор. Каждый раз, когда снизу доносится звук мотора, я бросаюсь к окну — мне кажется, что это приехали за мной. Я продолжаю убеждать себя, что никому не нужен, но это не помогает.

К полудню становится очевидно, что вчера я себя не выдал, иначе бы в мое сознание кто-нибудь уже вселился. Весть о моей доступности быстро донеслась бы до флота на орбите, независимо от того, каким видом связи пользуются симбионты. Какой-нибудь моряк — либо ожидающий своей увольнительной, либо недавно потерявший носителя — был бы проинформирован, что я публично поставил под сомнение свою инопланетность, и его бы приписали ко мне.

Но смог бы я почувствовать его присутствие? Или воспринял бы — как все до меня — свои новые знания как нормальные, а старые — как ненормальные? Более того, разве это не уравновесило бы мое восприятие его и его расы?

Разве не сохранило бы в памяти сказанные вчера слова, чтобы в случае чего я смог объяснить их или развенчать?

Нет, никакого симбионта во мне нет Иначе бы я не сидел здесь, гадая, что наговорил вчера вечером, и не беспокоился о том, что могу стать инопланетянином.

Долгие годы после осознания захвата Земли я пытался оценить обоснованность моих выводов. В безупречности своей аргументации я не сомневался. Но без веских доказательств истину, собранную по крупицам, можно было классифицировать только как гипотезу. Хотя моральное вырождение, охватившее после войны человеческую расу, никак иначе объяснить нельзя.

Первое доказательство появилось душным июньским полднем 1970 года в виде инопланетного флагмана, спустившегося из космоса. Не знаю, зачем это ему понадобилось. Он устрашающе парил в небе, примерно в километре над землей, темный, бесформенный, весь в языках пламени. А на полнеба за ним извивался радужный флаг инопланетян.

В течение четверти часа фрегат висел в небе, а потом исчез — так же внезапно, как появился. Видевшие его люди — мои оккупированные современники — отнесли его к разряду необычных природных явлений. Впрочем, они не сочли бы его доказательством вторжения, даже если б и захотели.

Инопланетный корабль появился и исчез, и только я, последний землянин, засвидетельствовал это событие.

До середины дня я не притрагиваюсь к спиртному. Потом приношу в гостиную бутылку и держу возле себя, чтобы не отлучаться от телевизора. К полуночи начинаю дремать, а когда просыпаюсь, экран уже пуст. Я смешиваю стаканчик крепкого, чтобы поддержать себя остаток ночи, проверяю, заперты ли двери, и иду спать.

В страховом агентстве, где я работаю, день тянется ужасно медленно. Когда он, наконец, заканчивается, я покупаю упаковку пива и спешу домой. Вечер провожу с пивом у телевизора. Ни на что другое у меня нет сил. Прикончив последнюю бутылку, иду спать.

Ко вторнику мне становится лучше, и старый фильм, за исключением пары несвязанных сцен, улетучивается из памяти. В среду возвращается моя обычная уверенность. Но провалы в памяти безжалостны — мне никак не узнать, что я сказал в тот вечер. И все же я абсолютно уверен, что ничем себя не выдал.

Четверг и пятница пролетают незаметно. Я снижаю лимит до двух бутылок пива на вечер. В субботу утром валяюсь в кровати, а вечером паркую машину у бара «Огонек свечи». Я в предвкушении приятного вечера наблюдения.

Открываю дверь бара, и меня поражает неожиданная мысль. В этом заведении меня хорошо знают, но не по имени, а только в лицо. Возможно, симбионт для меня назначен, но он не может меня найти. Он ждет, когда кто-нибудь укажет ему на меня!

А самое страшное, он ждет в этом самом зале, куда я собираюсь войти.

Многолетние наблюдения за инопланетянами позволили мне сделать несколько важных выводов. То, что носитель может вмещать двух симбионтов не больше двух-трех секунд — один из них. Впрочем, точно этого я не знаю. Так же как и другие мои выводы, этот — вынужденное допущение.

Очень может быть, что прямо сейчас я лезу в ловушку.

Тем не менее, я отбрасываю страх и смело шагаю вперед.

В дверном проеме я замираю.

У барной стойки сидят две сестры. Неподалеку от них — мужчина, который в прошлый раз стоял у меня за спиной. Все трое сидят лицом к двери.

Но я останавливаюсь не из-за этого.

Я останавливаюсь из-за того, что они указывают на меня.

Я начинаю поворачиваться, собираясь ретироваться. И в этот момент замечаю, что нечаянно впустил в открытую дверь большого черного пса. Сестры и мужчина указывают на него, не на меня.

Я чувствую себя полным идиотом.

У всего есть свой предел. В своей безрассудности человек может забраться очень высоко. Наконец, дойдя до предела, он натыкается на какой-нибудь банальный предмет, теряет почву под ногами и, кувыркаясь, летит вниз.

Другого варианта я не могу представить.

В моем случае банальный предмет — барный зал. Самое обычное помещение, в котором самая обычная троица указывает на самого обычного пса, которого посторонний случайно впустил в бар. В зале есть другие люди, но они здесь вообще не причем.

Заурядность сцены делает свое дело. В том или ином виде она разыгрывалась миллионы раз. Возможно, поэтому «последний землянин» не вписывается в нее.

Кирпич за кирпичом, один нелепее другого, я собирал гротескную конструкцию, чтобы разумно объяснить мою неспособность солидаризироваться с человеческой расой и приспособиться к изменениям. И вот теперь она разваливается вокруг меня. В этот разрушительный момент я вижу истинного себя: стареющий мужчина, не вкусивший прелестей жизни, потерявший ориентиры в быстро меняющемся мире, отчаянно цепляющийся за отжившие ценности, которые он боится таковыми признать, создающий космические корабли из грозовых туч, инопланетян — из людей с неприязненным взглядом, страхи — из глубин похмелья.

Когда я, потрясенный, поворачиваюсь, чтобы уйти из бара, я вижу, что пес сидит у моих ног и внимательно смотрит на меня. Его золотистые глаза полны разума.

Исподволь этот разум протягивается ко мне и обволакивает меня, прогоняя отчаяние…

Животное тихо скулит, бросается вон и исчезает в темноте. Я закрываю за ним дверь. Неторопливо подхожу к стойке бара, сажусь возле девушки с каштановыми волосами и заказываю напитки себе, ей и ее сестре.

Они благодарят меня, но по их ледяным взглядам видно, что они не рады мне. И я их не осуждаю. После всего того, что я наговорил в прошлую субботу — о взглядах инопланетян, о растоптанной любви, о людях, живущих как пьяные матросы… Должно быть, это было временное помешательство.

Но сейчас я в здравом рассудке и твердой памяти. Чтобы доказать это — и сестрам, и самому себе, — я заигрываю с каштанововолосой.