Георгий Краснов - Треснутая трубка

Все это Самед выложил без остановки, скороговоркой, то и дело оборачиваясь к седому человеку, пытавшемуся пришвартовать катер к временному деревянному причалу рядом с бассейном дельфинов. Видя, что старику приходится трудновато, рыбак поторопился к нему на помощь и, привязав катер, помог своему спутнику сойти на берег.

Друга отца Самеда звали Иваном Ивановичем. Подошел он к Синичкину, прихрамывая на одну йогу и опираясь на трость, по-стариковски неспешно, несколько робея, протянул ученому руку и вдруг не по-мужски мягким, нежным голосом проговорил:

— Вместо отца доводится вот благодарить за избавление от смерти его сына. Сколько лет мечтали мы с Вургуном Эксузьяном разыскать хотя бы кого-нибудь из родственников Синичкина… Не зря, выходит, сказано в народе, что герои без вести не пропадают…

Когда старый партизан начал рассказывать о том, как гестаповцы погрузили их на корабль и под веселую музыку стали всех жестоко пытать, голос у него задрожал, стал прерывистым и тихим. Потом, помолчав несколько секунд, он вынул из кармана белый платок и поднес его к глазам.

— В тот момент, когда твой отец внезапно ворвался к нам в каюту, я лежал, обессиленный, на полу. В лицо я его не видел, запомнил только рослую, коренастую фигуру. А его звучный окрик: «Товарищи, немедленно прыгайте в море и плывите к берегу!» — будто и сегодня стоит у меня в ушах. Конечно, если бы не Вургун, мне бы не доплыть до берега, он чуть ли не силой столкнул меня с палубы, да и в воде поддерживал потом…

Прервав рассказ и сняв с белой, словно одуванчик, головы соломенную шляпу, Иван Иванович как-то виновато посмотрел Виталию в глаза.

— Простите, Виталий Сергеевич, — сказал он тихо, почти шепотом. — На катере нам и подумать было некогда, что ваш отец подвергает себя ради нас смертельной опасности. Только по автоматным очередям, уже плывя к берегу, мы поняли, что его одного оставили фашистам на растерзание. Мы еще не выбрались из воды, когда на катере раздался сильный взрыв. Позже один знакомый подпольщик, тоже работавший в порту, сообщил нам, что механиком на том корабле был Готлиб Синичкин — смелый и отважный человек, успевший уже немало насолить фашистам.

— А теперь вы не встречаетесь с тем товарищем?

— Это невозможно, Виталий Сергеевич. Осенью сорок третьего гестаповцы арестовали и замучили его в тюрьме. Больше никого, кто бы знал Синичкина, встретить мне так и не довелось, хотя после войны я только ради этого и переехал жить в Одессу.

Виталий пригласил Самеда и Ивана Ивановича в каюту-лабораторию, включил по их просьбе биофот, и гости с изумлением, забыв о заваренном Реной ароматном чае, слушали разговор ученого с дельфинами.

После их отъезда Виталий долго не мог успокоиться. Сам не зная зачем, он достал из ящика стола серебряный портсигар, минуту-другую, задумавшись, подержал его в руке и положил обратно. Затем, сойдя на берег, решил подняться на гору, которая почти вплотную примыкала своим основанием к причалу. Море уже погрузилось в сумерки, и силуэты кораблей, стоявших против города на рейде, казались Виталию таинственными игрушечными фигурками. И его отец, вероятно, не раз отправлялся отсюда в плавание для охраны морских рубежей и где-то здесь же сражался с фашистами в подполье… Но действительно ли тот механик, который спас группу обреченных на смерть патриотов и взорвал немецкий катер, был его отцом? Может быть, это разные люди, просто однофамильцы, а отец так и останется навсегда пропавшим без вести на войне?

Невеселые размышления Синичкина прервал голос Рены. Размахивая руками, она звала его на катер.

— Торопитесь! Вы для чего-то понадобились Быкову.

«Только в обед ведь распрощался с инженер-капитаном, что же могло за это время случиться?» — подумал Виталий, чуть ли не бегом спускаясь вниз по тропинке.

— Зайдите в радиорубку, вас Одесса вызывает, — сообщила Рена, встретив его у трапа.

— Я говорю из пароходства, — раздался в приемнике взволнованный голос Быкова. — Извините, что беспокою так поздно, но вы завтра собирались уезжать… Дело вот в чем, Виталий Сергеевич, я получил еще одно письмо от своего товарища…

— Говорите помедленней, слышу вас не очень хорошо.

— Так вот, он сообщает, что повидался с давним своим знакомым, который в годы войны многое слышал о Готлибе Синичкине. Правда, самому ему не доводилось с ним встречаться, но недалеко от Одессы, по его словам, живет человек, лично знавший Синичкина. Мой товарищ послал ему письмо, чтобы он как можно скорее приехал в Одессу.

— О-о, преогромная вам благодарность, Макар Данилович!

— Право же, неловко мне слышать от вас такое, — несколько смутившись, ответил Быков. — Если кто и заслуживает благодарности, то это вы сами и ваши дельфины… Да, Виталий Сергеевич, хочу посоветовать вам пару дней подождать с отъездом. Как только знакомый моего товарища появится в пароходстве, я его немедленно доставлю к вам. А приехать он должен обязательно!

Сообщение Быкова не просто обрадовало, а окрылило Синичкина. Цепь долгих раздумий и поисков приближалась к последнему звену. Но что оно принесет Виталию: радость оправдавшихся надежд или горечь разочарования?

Биофилологу не терпелось поделиться новостью с лаборанткой.

— Рена, я говорил с Быковым…

— Я все слышала — дверь в радиорубку была открыта. А я что вам говорила? Не надо терять надежды. Теперь и бабушке напишите…

— Сразу же, как поговорю с тем человеком. Она, чувствуется, извелась совсем, в каждом письме спрашивает: нет ли чего нового?

— Завтра, разумеется, мы никуда не уедем, не так ли?

— Да, день-другой останемся в Одессе. Но приедет ли он?

Эта ночь — то ли от нетерпеливого ожидания утра, то ли от напавшей вдруг бессонницы — показалась Виталию как никогда длинной и утомительной. Едва солнце рассыпало свои лучи по хрустальной глади моря, ученый по биофоту известил дельфинов, что в пансионат они переберутся не сегодня, а через пару дней. Гермесу, судя по всему, новость понравилась, он тут же несколько раз подряд проделал свои столь восхищающие людей вертикальные прыжки. Биофилологу было понятно это состояние Гермеса: ему нравится доставлять людям радость, носиться в морских просторах в поисках затонувших кораблей. Вот и сейчас поведет он стайку молодых дельфинов в далекий от берега район моря.

Стрелки часов показывали девять утра. Беспокойно шагая взад-вперед по палубе, Синичкин то и дело посматривал в сторону Одессы, но оттуда никто не ехал. Вдали прошел следующий из Херсона в Болгарию теплоход, скрылись из виду рыбацкие шхуны, вышедшие на промысел из ближайшего прибрежного совхоза, и снова на горизонте пусто.