Александр Лучанинов - Где они все? (СИ)

— Да, сложновато. Давай еще проще.

— Если еще проще, то патроны у тебя бесконечные, и начинены они маленькими бомбами, — все естество Нормана бунтовало против такой варварской интерпретации тончайших манипуляций вселенскими механизмами, но читать лекции по физике у него не было совершенно никакого желания.

— Но как рисунок может сделать такое? — спросила Рита, вытирая грязным рукавом больничной формы заплаканные глаза и стирая с них остатки потекшей туши. Ей уже порядком поднадоело реветь и жалеть себя, но начав этот нехитрый процесс, остановить его становится довольно сложно, а разговор на отвлеченные темы вполне мог помочь, — Я имею в виду, что если бы каракули могли взрывать свинец и крутить время, как им вздумается, то кто-нибудь да заметил бы такое. В детстве я все обои в доме разрисовала и ничего.

— Увы, мисс Босси, этого я не знаю. Предпочитаю думать об этом в контексте одаренности или таланта, если позволите. К примеру, у многих людей в мире есть предрасположенность к рисованию и многие из них, при должном количестве практики, способны нарисовать добротный натюрморт или портрет. Но лишь единицы делают это так тонко и искусно, что обычные масляные краски на куске ткани заставляют смотрящего на них испытывать эмоции, задуманные автором.

— Так ты что-то типа вундеркинда?

— Не уверен в правильности термина, — Моррис на секунду замолчал, — Хотя, если принять во внимание тот факт, что с немецкого вундеркинд переводится как чудесное дитя, а моя способность непосвященным в ее суть людям кажется чудом, то да, он вполне подходящий.

— Боже, Норман, ну как ты умудряешься быть таким удивительным и таким нудным одновременно? — не выдержала Рита. Она не была уверена в рисовальных талантах Морриса, но дар с рекордной скоростью выводить из себя собеседника манерой речи у него явно был.

Букер вдруг подскочил на месте так, словно его осенило, и громко хлопнул в ладоши.

— Слушай, Норм, а меня сможешь научить?

— Научить? — переспросил Моррис.

— Да. Ну, у великих художников же бывают ученики? Покажешь мне что-нибудь простенькое, а я повторю. Вдруг получится? Было бы круто.

— Не думаю, что это сработает. Мне кажется, дело не в самом рисовании, а в голове. Отец помогал мне развивать навыки годами и получалось у него это сугубо потому, что он сам был не так прост и понимал, что происходит в моем сознании. В твоем же, Генри, черт ногу сломит.

— Да ладно, тебе что, трудно? Все равно нам больше нечем заняться, а так, найдем где-нибудь бумаги и попробуем. А Рита пока поведет. Скоро ее смена и дорогу она знает. А?

Моррис снова посмотрел на Букера через зеркало заднего вида. Щенячий взгляд и выражение лица как у нетерпеливого ребенка никак не подходили к измазанной в засохшей крови рубашке и четырехдневной щетине, но все же сделали свое дело.

— Ладно, попробуем… — сдался Моррис.

— Да! — Генри снова хлопнул в ладоши, но на этот раз хлопок получился настолько громкий, что Рита прищурилась и закрыла пальцем ухо.

Автомагистрали — это артерии современного общества, и пока в них течет кровь, любые болезни рано или поздно отступят под натиском человеческого упрямства и выносливости. Очищающий огонь двигателей внутреннего сгорания из года в год, от поколения к поколению сжирал неимоверные объемы невосполнимых полезных ископаемых, только лишь для того, чтобы грузы и пассажиры могли попасть в пункт назначения быстро и в необходимом количестве. Это ли не яркий пример работы кровеносной системы? Это ли не пример того, что наша планета — один большой, живой организм, греющийся в лучах своего несменного светила? А раз так, то у этого организма большие проблемы. Многочисленные раковые опухоли в лице изменившегося Джеральда Пирса и ему подобных Homo Mutata (коими их нарек Моррис), по необъяснимым причинам возникали по всей поверхности голубого шарика, сея вокруг себя боль, разрушения и хаос. И не подготовленная к такому жару иммунная система оказалась совершенно беззащитной, сдалась практически без боя. Вселенский врач вынес свой смертельный приговор «неоперабельно» и оставил пациента наедине с самим собой и гнетущими мыслями о неотвратимой смерти.

И если автомагистрали — это кровеносные сосуды планеты, то заправочные станции — определенно ее лимфоузлы. Любой онколог вам скажет, что с опухолью можно и даже нужно бороться, резать ее, заливать химикатами, убивающими на своем пути все живое, но только пока она не пустила свои корни в лимфоузлах. Как только это произошло, твое тело тут же начинает работать против тебя, разнося заразу повсюду и лишая шансов на выздоровление.

Одним из таких зараженных лимфоузлов оказалась небольшая заправка, скромно ютившаяся около двадцать четвертого хайвэя, между городками со странными названиями Мексико и Перу (такой вот географический каламбур). Жизнь в этом месте даже не шла, а ползла, будто у всех вокруг в одночасье случилась хандра, и только изредка заходившие перекусить дальнобойщики слегка баламутили это болото своими дорожными байками. Персонал заправки и прилегающей к ней забегаловки с незамысловатым названием «Обед» состоял всего из четырех человек. Престарелый мексиканец Луи Гаррида, несмотря на свой возраст и белые как снег волосы проворно мелькал на кухне, готовя блюдо дня очередному посетителю, пока толстушка-хохотушка Дарси, она же — официантка, развлекала его своей пустой болтовней и подливала кофе. На заправке у бензоколонки, на предусмотрительно принесенном с собой из дому раскладном стульчике дремал паренек Томми. Раньше он учился в колледже, по спортивной стипендии. Он хорошо играл в футбол и подавал много надежд, пока на одной из тренировок не сломал колено. На этом его спортивная карьера закончилась вместе со стипендией, и ему пришлось вернуться обратно в Перу (все еще забавно) к родителям. И последним в этом списке, но первым на вылет, был мистер Яков Каплински. Он скрупулезно пересчитывал газировку в холодильнике и недовольный что-то ворчал себе под нос. Мистер Каплински был кассиром и по совместительству владельцем этой заправки. Именно поэтому над входом в помещение висела большая синяя надпись с его фамилией. Это, конечно не было большой сетью, на подобие Шелл или Шеврон, никаких филиалов по всей стране, лишь единственный в своем роде экземпляр неподалеку от двадцать четвертого хайвэя, но Яков все равно гордился им. Он пол жизни положил на то, чтобы поднять этот бизнес и имел полное право недовольно бурчать себе под нос, тем более, что на то были все основания.

— Эй, Томас! — крикнул он, водя пальцем по полкам холодильника и в третий раз пересчитывая бутылки с водой, — А ну, поди сюда!