Захар Дичаров - Искатель. 2001. Выпуск №5

Звонил телефон. Он снял трубку, стараясь заглушить предчувствие:

– Директор слушает.

– Это председатель родительского комитета. Геннадий Федорович, разумеется, вы понимаете ситуацию?

– Какую?

– Ах, не понимаете? Презервативы, девицы, пьяные бабы! Думаю оставаться на должности директора вам нельзя.

– Хорошо, я сегодня же уволюсь.

Евгения Маратовна приняла вечерний душ, выпила стакан апельсинового сока и села за письменный стол. Ужинать будет вместе с мужем: ее беспокоило, что они видятся все реже и реже – в сущности, по ночам. Вот и сегодня у него не то симпозиум, не то саммит.

Она погрузилась в изучение документации. Скорость оборачиваемости капитала… Коммерческий Директор не понимает, что величина оборота зависит от продажной цены: чем она ниже, тем скорее раскупается. В результате прибыль может быть выше. Если о прибыли… Американский воротила Билл Гейтс получает прибыли пять миллионов долларов в час. Коммерческий директор не стремится к заделу товара с рыночной новизной. Есть элементарное правило: заботиться о своих клиентах, и рынок позаботится о тебе.

Она сняла часы и положила на стол. И только в этот момент уловила, что они не ходят. Уже дважды встают за день. Швейцарские, «Тиссот»… Она пустила их, зябко дернув плечом, – не к добру это. Ее отец, интеллигентнейший человек, верил в приметы и не то, чтобы ее приучил, а как бы заставил их замечать. Швейцарские часы не могут сами останавливаться… Евгения Маратовна знала одну верную примету – нет, не примету – а состояние, накатывающее на нее в отчаянные минуты. И это состояние, вернее, секундное озарение ниспадет и спасет. Так бывало. Но какие отчаянные выдуманные минуты она ждет?

Звонил телефон. Видимо, Геннадий задерживался. Евгения Маратовна сняла трубку. Мужской голос, тот, неизвестный, гадливо усмехнувшись, спросил:

– Ну?

– Что «ну»?

– Контракт не подписала?

– Еще раз позвонишь, заявлю в милицию.

– Фирмачка, больших людей обижаешь…

– Плевала я на твоих больших людей!

– Им стоит шевельнуть пальцем, и тебе придет звездец.

– Меня, знаешь, сколько раз пугали?

– Если отмазалась от наркоты, то надеешься проскочить на шарапа?

– От какой наркоты?

– Мы того халдея, который вырвал сумочку, найдем и поджарим.

– Ничего не понимаю…

– Маратовна, ты уже сегодня глаза вылупишь.

Трубку положили. Она глянула на часы – те стояли. Евгения Маратовна поднялась со стула, одернула шелковую спортивную куртку и подошла к окну.

За время предпринимательской деятельности, а может, за годы уже не юной жизни, она скопила некоторые полезные принципы. Например, надо поддакивать ситуации. Не лезть на рожон, но и не приспосабливаться. Мягко вплывать в течение жизни. Короче, надо поддакивать ситуации. Но эта ситуация требовала не поддакивания, а чего-то иного. Проще всего допустить, что названивал дурак или недоброжелатель… Проще, если бы не конкретное требование подписать контракт…

Она прослушала звуки открываемой двери. Шаги в передней, в коридоре… Незнакомые, шуршащие и боязливые. Евгения Маратовна беззвучно выдвинула ящик стола на ширину ладони и достала газовый пистолет. А что дальше? Ждать и оказаться для него внезапной…

На пороге появился человек, знакомый до неожиданности. До сердечного перебоя. Светлый костюм, светлый галстук, светлая рубашка… Но у этого человека лицо потемнело до такой степени, что, похоже, бросало темные блики на одежду. Стекла очков казались закопченными.

– Геннадий, что с тобой?

– Женя, меня уволили из школы.

– Тебя? Уволили?

– За такие поступки, которых я не совершал и не могу объяснить…

Евгения Маратовна положила пистолет в стол, подошла к мужу и погладила его щеку, словно хотела стереть темный налет:

– Гена, не надо ничего объяснять.

– Нет, надо… Дойдут слухи…

– Гена, я знаю, из-за чего тебя уволили.

– Уже позвонили?

– Никто не звонил.

– Откуда же ты знаешь?

– Гена, тебя уволили из-за меня.

Следователь прокуратуры Рябинин вернулся с места происшествия. Сняв куртку, он достал из шкафа бумажную салфетку и начал оттирать грязь с рукава, пока не засохла. Вроде бы не поддавалась. Он догадался, что не так испачкан рукав, как заляпаны очки. И щека, и лоб, и ворот пиджака… Серо-синяя глина. Пришлось взять не очень свежее полотенце – лежало меж папок с бланками допросов – и пойти в общественный туалет.

Вернувшись, Рябинин обнаружил у двери своего кабинета гражданина, которого ему захотелось отторгнуть по ряду причин. Хотя бы по главной: он семь часов провел на происшествии и устал, словно вернулся с лесоповала. К тому же гражданин весьма походил на интуриста. Обилие металлических пуговиц на куртке, шляпка с козырьком, сумка с какими-то ушами…

– Вы ко мне? – спросил Рябинин, пробуя вскользнуть в кабинет скорее его ответа.

– К вам, Сергей Георгиевич.

Пришлось впустить, коли знает имя; пришлось даже предложить стул. Убрав полотенце и пригладив волосы, Рябинин сказал:

– Слушаю.

– Сергей Георгиевич, не узнаете?

Он снял шляпу. Из-под нее выкатились волосы и рассыпались по плечам, словно покрыли их черным лаком. Мохнатые темные брови топорщились нахально. Да и крупный нос с массивным кончиком, словно его утяжелили для клевания. Черные глаза с неожиданным сиреневым отливом…

В память что-то клюнуло, но не проклюнулось. Да и не было сил на воспоминания.

– Кто вы?

– Михаил Кохин.

Теперь память мигнула фонарем, мгновенно высветив все те перипетии, которые терзали нервы, когда он вел дело на этого человека.

– Кохин, я тебя арестую.

– Ай, Сергей Георгиевич, слишком много мороки. Я теперь иностранец, был в свое время признан невменяемым. Да и восемь лет прошло, уж, наверное, срок давности вышел…

– Зачем пришел?

– Преступника тянет на место преступления. Откровенно говоря, у меня в городе ни близких, ни знакомых

Рябинин поверил: бандиты заглядывали частенько, даже отбывшие срок. В пустой жизни преступников, особенно молодых, следователь был единственным человеком, кто всерьез интересовался их судьбой и с кем можно поговорить не о деньгах, бабах и водке. Но Кохин, проживший восемь лет за границей, в советах вряд ли нуждался. Рябинин спросил:

– Ну и как тебя приняли за рубежом?

– По высшему разряду. Сперва положили в дорогую клинику, потом отправили на высокогорный курорт, ну, и почти год прожил в пятизвездочном отеле.

– За что же тебе такие почести?

– Я выдал себя за диссидента: боролся за демократию, пострадал от коммунистов, попал в психушку.

– Да, Миша, жаль, что я тебя не посадил. Ну, а потом?

– Потом я стал делать деньги.