Борис Мишарин - Целитель (СИ)

— Дядя Егор, дядя Егор, — закричал вбежавший в кабинет мальчик лет десяти, — Саше на пилораме руку оторвало.

— Что за Сашка, где он? — спросил быстро Сибирцев.

— Внук бабы Дуси, его сюда тащат, а я вперед прибежал, чтобы предупредить.

В кабинет влетел запыхавшийся рабочий с пилорамы, неся на руках окровавленного пятилетнего мальчика, пережав ему плечо своей пятерней вместо жгута. Мальчик уже не кричал от боли, а только постанывал. Егор подошел быстро:

— Спокойно, останавливаем кровотечение… ты, Саша, поспи, так тебе легче будет.

Сибирцев взял уснувшего ребенка на руки, скомандовал медсестре:

— Быстро простынь чистую на стол и тазик с водой.

Медсестры метнулись — одна постелила простынь, другая принесла тазик.

— Где его оторванная рука? — спросил он рабочего.

— Не знаю, на пилораме, наверное, осталась.

— Бегом за ручкой и сюда ее быстро.

Самохина принесла салфетку и накрыла рану. В кабинет вбежала запыхавшаяся баба Дуся, неся с собой отрезанную по середине предплечья руку мальчика.

— В опилках нашла, — произнесла она с трудом от шока и бега на старости лет, отдавая доктору отрезанную конечность, — слава Богу, что вы здесь спаситель наш апостол Егор-чудотворец…

Бабушка упала на колени и стала молиться. Егор, не обращая внимания, опустил принесенную руку в таз с водой, отмыл конечность от опилок, крови и грязи. Видя отрезанную руку мальчика в тазике, Звонарева упала в обморок.

— Этого мне еще не хватало, Клавдия Ивановна, дай ей нашатыря.

Пинка бы ей дать, а не нашатыря, подумала Самохина.

Звонареву привели в чувство, и она молча смотрела на происходящее своими большими округленными глазами. Доктор обмыл водой и остатки предплечья мальчика, потом приставил отрезанную конечность.

— Асептика уже проведена. Включаем антисептику раны, освежаем поверхности и начинаем энергетическое сращивание тканей.

Клавдия Ивановна поняла, что Егор говорит это только для приехавших. Через минуту она протерла руку мальчика влажной салфеткой и вытерла слезки на его личике.

— Сашенька, ты в полном порядке, пора просыпаться, — произнес ласково Егор Борисович.

Мальчик открыл глаза и улыбнулся. Баба Дуся запричитала:

— Апостол ты наш Егор-чудотворец, спасибо тебе, спасибо.

— Баба Дуся, какой я апостол, чего вы ерунду несете, — он поднял ее с колен, — домой ступайте, с внуком все в порядке и пусть больше к циркулярной пиле не лезет.

— Дяденька Егор, а почему я в больнице? — спросил маленький Саша.

— Бабушка тебя привела, Сашенька, ты уснул на пилораме, когда играл, видимо, плохо спал ночью, вот бабушка и испугалась. Ручки не болят, кулачки сожми, разожми.

— Не болят, дяденька Егор, — ответил мальчик, вертя ручками и сжимая кулачки.

— Веди бабушку домой, Сашенька.

— Пойдем, бабушка.

Он взял ее за руку. Она так и пошла, крестясь на ходу.

— Дяденька Егор, дяденька Егор, — засмеялась Звонарева и тоже закрутила ручонками, сжимая и разжимая кулачки.

— Эльвира Валерьевна, что с вами? — спросила ее коллега.

— Умом она тронулась. Везите ее домой и покажите психиатру — я хирург, извините, ей другой специалист нужен, — пояснил Сибирцев.

— Дяденька Егор, дяденька Егор, — продолжала смеяться и крутить руками Звонарева.

Шокированные коллеги увели ее из больницы.

— На этом проверку будем считать законченной, — констатировал Сибирцев, — уберите здесь все и отдыхать. Сегодня больных больше не будет.

Егор с тещей вернулись домой. Клавдия Ивановна взахлеб рассказывала мужу, сыну и дочери о произошедших событиях. Тоня уже знала многое о муже, а Андрей слышал подобное впервые. Он не мог не поверить матери.

Тоня, принеси мне самогонки с соленым огурчиком и отцу с Андреем, если желают, — попросил Егор.

Он выпил полстакана залпом, похрустел огурчиком и заговорил:

— Почему я должен доказывать этой дуре чиновнице свои возможности? Той, которая в своей жизни ни одной раны на свете не зашила и все время в кабинете сидит. Почему?

Клавдия Ивановна подошла и обняла зятя.

— Успокойся, Егор, ты все правильно сделал. Доказывать придется потому, что ты единственный и никто из врачей этого делать не умеет.

— А если бы этот маленький Саша не отрезал себе руку на пилораме, то меня бы элементарно выгнали с работы. За что — за обман, за непрофессионализм? Мне надо было ему культю зашить, и он бы всю жизнь безруким жил, так что ли?

— Успокойся, Егор, ты же знаешь, что все наладится со временем, — продолжала говорить Клавдия Ивановна.

— Знаю я все, знаю…

Отмахнулся он и допил самогонку. Посидел с минуту молча, склонив голову и продолжил:

— Так больше нельзя, надо что-то решать конкретно, и мы это решим все вместе. Я вот о чем попрошу вас, Клавдия Ивановна, вы вернитесь в больницу и позвоните Яковлеву и полковнику этому полицейскому, что на нашей свадьбе был. Попросите приехать ко мне сегодня после работы и нашего Румянцева пригласите. Соберемся все вместе, присутствие родственников обязательно, и решим проблему. Наверное, не решим, но определимся в дальнейших действиях. Я пока отдохну пару часиков на диване.

Егор встал и ушел в дом, Клавдия Ивановна пошла звонить, а Андрей спросил:

— Тоня, ты жена, мама фельдшер — это понятно. Мы то с отцом что можем решить?

— Не знаю, Андрей, но если Егор попросил — надо быть, он знает, что делает.

— Мы будем, я не об этом, непонятно просто все.

— Вот вечером и поймешь, — ответила Тоня.

Через несколько часов собрались все в доме Сибирцевых, приехал с Яковлевым и Костромин.

— О сегодняшней целевой проверке и ее последствиях знают все присутствующие. И она не последняя. Только теперь станут приезжать главные хирурги, профессора с области, потом из Москвы и неизвестно чем все закончится. Выгонят нас с работы или нет, — он посмотрел на Яковлева и Костромина, — я не знаю и ни в чем не уверен. Скорее всего выгонят — такой врач в деревне опасен для профессорского имиджа. У меня есть предложение — необходимо пригласить прессу, центральное телевидение, пару маститых профессоров и продемонстрировать им хотя бы одну операцию. Пусть это покажут по телевизору, тогда никому не удастся уволить нас по-тихому и по громкому тоже. Но тут есть другие особенности, которые коснутся лично моей семьи, поэтому они все здесь как полноправные участники нашего неформального совещания. Коснется это деревни, — он глянул на Румянцева, — главного врача района и полиции. Пока в министерстве здравоохранения станут обсасывать и решать проблему — сюда повалят толпы больных людей и журналистов, которые попытаются засунуть свой нос всюду. В каждый дом, в каждую щелку, сфотографировать, особенно что-то необычное. И преподнести народу в своей интерпретации. Сейчас все здесь тихо и спокойно, но после передачи по телевизору на каждом миллиметре ворот, забора и телеграфном столбе будет висеть по журналисту, оператору и прочей братии СМИ. По деревне спокойно не пройдешь, полиции дополнительные силы для охраны никто не выделит. А главное, что в СМИ будет девяносто процентов вранья и выдумки, но в предположительном аспекте, за что наказать их, естественно, нельзя. Кончится наше спокойствие, господа. Какие мысли возникли в ваших головушках? Увольняться самим, жить за счет огорода и тайги или приглашать на операцию телевидение с профессорами?