Борис Мишарин - Сибирский Робинзон (СИ)

Борисов аккуратно взял ее за плечи, согнул голову и прошептал тихо:

— Замечательная картина… потомки станут гордиться тобой.

— Гордиться… — тихо ответила Светлана, — множество великолепных русских художников незнакомо народу. Все знают Репина, Айвазовского, Серова, Шишкина, Васнецова, Сурикова… А вот, например, Иван Августович Вельц, его картины «Весной в окрестностях Петербурга», «Иней», «Начало зимы». Или же Ефим Волков «Болото осенью», «В лесу. По весне», «Октябрь», «Пейзаж с прудом», «Первый снег». Максим Воробьев «Дуб, раздробленный молнией»; Михаил Гермашев «Снег выпал». Разве они хуже? Но они не на слуху у населения. Зато все знают Казимира Малевича и его картины, нарисованные левой пяткой, психически ненормального Сальвадора Дали. И вот этот сюрреализм перенесся в Думу, в политику. В Госдепе США вообще полный абстракционизм с отказом от приближенного к действительности реализма событий. Сплошные извращения — авангардизм, кубизм, онанизм…

Борисов расхохотался.

— Тебя какая муха укусила, Светлана? — спросил он сквозь смех.

— Причем здесь муха? — отмахнулась она, — за державу обидно, за людей обманутых. Наш современный художник Анатолий Осмоловский, лауреат премии Кандинского, сказал как-то: «… В России авангардное искусство в массе воспринимается крайне упрощенно, вульгарно. Снял штаны, показал жопу — вот и авангард». Хорошо сказал, правильно! Потому что настоящее искусство жопой никто и никогда не называл и не назовет. Но все знают, что Дума — это авангард народа.

— Злая ты сегодня Светлана, злая.

— Не злая, а рассуждающая, — возразила она, положив кисть, — пойдем кушать. Анна Яковлевна на ужин обещала что-то вкусненькое приготовить.

— Пойдем, — согласился Илья, — только я гостей поджидаю и хотел бы с ними тэт а тэт пообщаться. Ты с моими родителями сходи к своим, чайку там попьете, а я вернусь за вами, как только переговорю. Пять-десять минут — больше мне не потребуется.

Удивленные родители и Светлана ушли. Никогда сын и муж не чурался их, не обосабливался в разговорах. Но, видимо, что-то случилось…

А Илья элементарно не хотел, чтобы родственники знали о приезде некоторых лиц. Потом бы возникло множество ненужных вопросов и дум. Он встретил приехавших у ворот один. На этот раз братья Ерофеевы прибыли сами, прихватив с собой еще трех бойцов. Сергей уговорил Владимира и он, несмотря на свою должность и принадлежность к элитной правоохранительной организации, поехал совершать преступление. Купленный подешевле камешек затмевал глаза и разум. Они бы оставили бойцов здесь убитыми, поэтому взяли с собой новеньких и иногородних, чтобы следствие не связало их с Ерофеевыми. А так в борьбе и перестрелке погибли бы обе стороны. Борисов прекрасно знал и понимал весь расклад.

Братья вошли во двор, открыв калитку прибором, пропустили братков вперед.

— Приехали грабить и убивать, — первым заговорил Илья, — но я все же даю вам еще один шанс — уходите и все останетесь живы.

Ерофеевы не ожидали встретить хозяина дома во дворе у ворот, он словно ждал их и Владимира это насторожило. Но Сергей уже отдал команду бойцам:

— Кончайте его, ребята.

Они кивнули головой в знак согласия и стали возвращаться к машине. Поплелись за ними и Ерофеевы в каком-то непонимании и ступоре.

Илья позвонил Светлане, сказал, чтобы возвращались все — запланированная встреча не состоялась.

Ранним утром с самым рассветом стая журналистов налетела в буквальном смысле этого слова на двор Сергея Ерофеева. Местный телеканал, прервав программу, вел прямой репортаж с места событий. Ужаснейшее преступление времен средневековья — братья Ерофеевы и три бойца посажены на кол. На груди одного дощечка с крупными буквами на листе: «Я, полковник ФСБ, стал бандитом из алчности, как и мой брат Сергей. Но провидение покарало нас, посадив живьем на кол»…

В правоохранительные органы никто не звонил, и они узнали о преступлении по телевизору. В вытоптанный двор сотрудники полиции, следственного комитета и ФСБ прибыли последними. Пять вкопанных в землю осиновых кольев и насаженные на них люди. Домочадцы коттеджа забаррикадировались в доме от внезапно нахлынувших журналистов и ничего не понимали.

Сотрудников пришлось впустить, но все «домашние» поясняли одно и тоже — они проснулись от возгласов журналистов. Когда ложились спать, то все были живы и никаких кольев не было.

Трудно поверить в такое объяснение, если экспертиза установила смерть от разрывов внутренних органов на колу в двадцать часов вечера у всех погибших. В восемь вечера никто не спал и всегда исправное видеонаблюдение почему-то с этого времени не работало — его элементарно выключили. Как поверить в объяснения родственников, прислуги, охраны, что они ничего не видели? Во дворе вкапывают в землю колья и этого никто не видит… Непонятная записка, написанная собственноручно Владимиром Ерофеевым, это тоже установлено экспертизой. Множество вопросов, на которые нет ответа.

Посадить живьем на кол — ужасная мученическая смерть. Журналисты раздули скандал до невероятного, транслируя видео не только по областному, но и по центральному телевидению. Из Москвы вылетела бригада оперативников и следователей, которые не могли вникнуть в ситуацию, считая действия местных правоохранителей саботажем. И вновь те же вопросы — как могли появиться раньше журналисты и затоптать все следы, как ничего не видели родственники, слуги и охрана, кто отключил видеонаблюдение? Но и они ничего не добились, словно уткнувшись в глухую стену молчания свидетелей. Да и были ли эти свидетели на самом деле?

Мендельсон догадывался, что здесь не обошлось без «драгоценной» темы, но был готов проглотить собственный язык. Он понимал, что если расскажет о купленном камне, то станет первым подозреваемым и молчал, как рыба. За такой камешек можно и на кол посадить, считал он, подозревая в содеянном конкурирующую группировку.

Следствие зашло в тупик, и москвичи собирались домой, давая последние наставления. Чтобы обелить себя перед собственным руководством, писали разные пасквили на местных сотрудников, которые, якобы, не умеют работать и только мешают. Общий смысл сводился к тому, что вольно или невольно, но все следы преступления стерты, а местные даже не выехали на место происшествия вовремя, отправив туда журналистов. Те, естественно, порезвились вовсю и сейчас требовали найти преступников. Москва могла отреагировать в настоящее время только сменой руководящего состава. Слабенькое решение, но другого в запасе не имелось.

Журналисты пиарились, писали и показывали предположения, а по сути обыкновенные выдумки из ноздрей. Борисова они раздражали, но он согласился на интервью собственной когда-то программе.