Эдгар Берроуз - Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса

– Тогда приведи мне Джона Картера в течение десяти дней, или тебя ждет такой конец, что я и сам готов тебя пожалеть! – рявкнул джеддак джеддаков, грозно хмурясь.

– Незачем ждать десять дней, Саленсус Олл, – сказал Турид, а потом, внезапно повернувшись ко мне, обвиняюще ткнул в меня пальцем и заявил: – Вот он стоит, Джон Картер, принц Гелиума!

– Дурак! – завизжал Саленсус Олл. – Дурак! Джон Картер – белый человек! А этот тип такой же желтый, как я! У Джона Картера лицо гладкое, Матаи Шанг подробно описывал мне его! А у этого пленника усы и борода такие же черные, как у любого в Окаре! Эй, стража, сейчас же бросить черного безумца в яму! Он решил расстаться с жизнью ради того, чтобы глупо подшутить над своим правителем!

– Стойте! – закричал Турид и прыгнул вперед быстрее, чем я успел угадать его намерение.

Он схватил мою бороду и сорвал ее вместе с фальшивыми усами и париком, открыв мою собственную чистую загорелую кожу и коротко подстриженные черные волосы.

В зале приемов Саленсуса Олла поднялась суматоха. Одни воины ринулись вперед с обнаженными клинками, решив, что я, возможно, задумал убить джеддака джеддаков; другие, желая увидеть того, чье имя было знакомо всей планете от полюса до полюса, столпились за спинами воинственно настроенных бойцов.

Когда меня разоблачили, я увидел, как Дея Торис вскочила… да, на ее лице было написано изумление… и она внезапно бросилась вперед сквозь толпу, протягивая ко мне руки, и никто не успел ее остановить. Не прошло и секунды, а она уже стояла рядом со мной, и ее глаза сияли великой любовью.

– Джон Картер! Джон Картер! – кричала она, а я прижал ее к груди, и тут наконец меня осенило, почему Дея Торис так вела себя в саду под башней.

Каким же я был глупцом! Я не принял во внимание великолепную маскировку, работу прекрасного цирюльника из Марентины! Дея Торис меня не узнала, только и всего, а когда увидела, что какой-то незнакомец подает ей знаки любви, почувствовала себя оскорбленной и вполне справедливо вознегодовала. Да, я пострадал из-за собственной глупости.

– Так это был ты, – всхлипывала Дея Торис, – это ты смотрел на меня из башни! Да разве я могла вообразить, что мой возлюбленный из Виргинии прячется за этой дикой бородой и желтой кожей?

Когда Дея Торис называла меня джентльменом из Виргинии, она выражала особую ласку, потому что знала, как мне нравится слышать название моей родины. Оно становилось в тысячу раз прекраснее оттого, что его произносили ее нежные губы, и теперь, когда я через много лет снова услыхал это, мои глаза наполнились слезами, а голос сорвался от волнения.

Но в ту минуту, когда я прижал к себе любимую, Саленсус Олл, дрожа от ярости и ревности, бросился к нам, расталкивая придворных.

– Схватить этого человека! – закричал он воинам, и сотня рук протянулась ко мне и принцессе, чтобы оттащить нас друг от друга.

Повезло этим придворным, что Джон Картер не был вооружен. Прежде чем они спохватились, человек десять под ударами моих кулаков повалились на пол, а я уже был на полпути к трону, к которому Саленсус Олл поволок Дею Торис.

Но потом на меня навалилась добрая полусотня стражников, однако до того, как сознание покинуло меня, я услышал слетевшие с губ Деи Торис слова, которые вполне компенсировали все мои страдания.

Стоя рядом с великим тираном, крепко державшим ее за руку, она показала в ту сторону, где я в одиночку сражался против огромной толпы.

– Неужели ты думаешь, Саленсус Олл, что жена такого человека, как он, – воскликнула Дея Торис, – когда-нибудь опозорит его память, пусть даже он тысячу раз умрет, и свяжет свою судьбу с ничтожеством? Есть ли еще в каком-либо из миров такой же человек, как Джон Картер, принц Гелиума? Найдется ли тот, кто готов мчаться через всю воинственную планету и бороться с дикими зверями и толпами двуногих дикарей ради любви к женщине? Я, Дея Торис, принцесса Гелиума, принадлежу ему. Он сражался за меня и завоевал мою любовь. Будь ты человеком храбрым, ты бы оказал честь его доблести и не стал его убивать. Сделай его рабом, если желаешь, Саленсус Олл, но сохрани ему жизнь. А я скорее стану рабыней такого, как он, чем королевой Окара!

– Ни рабыни, ни королевы не могут приказывать Саленсусу Оллу, – процедил джеддак джеддаков. – Джон Картер умрет естественной смертью в Яме Изобилия, и в тот самый день, когда он скончается, Дея Торис станет моей супругой.

Ее ответа я не слышал, потому что в этот момент сильный удар по голове отправил меня в нокаут, а когда я очнулся, в зале приемов со мной остались лишь несколько охранников. Как только я открыл глаза, они принялись тыкать в меня остриями мечей, вынуждая встать на ноги.

Потом меня повели по длинным коридорам в какой-то двор, весьма далеко от центра дворца.

В середине этого двора находилась глубокая яма, а вокруг нее стояли стражи, ожидавшие меня. Один из них держал наготове длинную веревку.

Мы были футах в пятидесяти от них, когда я вдруг ощутил странное быстрое покалывание в пальце.

Поначалу это меня озадачило, но потом я вспомнил о том, что совсем выскочило у меня из памяти за время последних событий: о кольце, даре принца Талу из Марентины.

Я вскинул голову, всматриваясь в стражей, к которым мы приближались, и одновременно поднес левую руку ко лбу. И тут же один из воинов точно так же прижал ко лбу левую ладонь, как бы отводя назад волосы, и на одном из его пальцев я увидел копию собственного кольца.

Мы обменялись короткими понимающими взглядами, и я тут же потупился и больше не смотрел на этого мужчину, из страха, что могу возбудить подозрения окарианцев. Мы подошли к краю ямы. Я увидел, как она глубока, и тут же понял, что сейчас смогу в точности оценить ее размеры, потому что воин, державший в руках веревку, шагнул ко мне и обвязал ее вокруг моей талии таким образом, чтобы конец можно было постепенно выпускать сверху; а потом, когда и другие ухватились за нее, он просто толкнул меня вперед, и я полетел в разверстую пасть ямы.

Веревка натянулась, сильно дернувшись, а дальше меня спускали быстро, но без толчков и рывков. Перед тем как меня сбросили вниз, двое или трое стражей помогали обвязывать меня веревкой, и один из них, почти прижав губы к моей щеке, шепнул мне на ухо:

– Держись!

Яма, которая воображалась мне бездонной, оказалась глубиной не более сотни футов, но, поскольку стены отличались идеальной гладкостью, она могла достигать и тысячи футов, потому что нечего было и надеяться выбраться из этой подземной тюрьмы без посторонней помощи.

Целый день я провел в темноте, потом мою странную камеру внезапно залил яркий свет. Я, естественно, к этому времени проголодался и очень хотел пить, ведь у меня не было ни маковой росинки во рту со вчерашнего дня.