Изяслав Кацман - Я, Великий И Ужасный

Аккуратно, стараясь не шуметь, нацепил набедренную повязку и выбрался из покоев Солнцеликой и Духами Хранимой. Под навесом у входа столкнулся с верной спутницей повелительницы старой Тамаривой. И ведь хватает у неё сил таскаться за своей воспитанницей десятки километров пешком. Кормилица тэми окинула меня своим обычным насмешливым взглядом. Я быстренько проскользнул мимо бабки, в очередной раз поймав себя на том, что побаиваюсь старую каргу. Вот ведь идиотизм какой-то: многочисленных регоев, "сильных мужей" и прочих из числа своих политических противников не боюсь, а перед старой ведьмой действительно тушуюсь. Понятно было бы, относись она ко мне столь же неприязненно, как к большинству окружающих. Так нет же -- старуха, конечно, к Сонаваралинге никакого пиетета и опасливого уважения не высказывала, однако смотрела, пускай и насмешливо, но доброжелательно. Точнее, снисходительно. Остальным же частенько доставалось от Тамаривы по полной -- причём бабку не останавливал никакой высокий статус. Ну не существовало для неё авторитетов.

Возле "хозблока" - длинного навеса с очагами, где готовилась еда на всех обитателей Цитадели, наткнулся на Шонека в сопровождении Сектанта и Ного, двоюродного брата Ванимуя. Встретивший свой восемнадцатый дождливый сезон парнишка должен был отправиться в прошлом году в числе отобранных и утверждённых молодых дареоев учиться мореходному делу на вохейских кораблях и знакомиться с миром за пределами Пеу. Но в бунсанской кампании ухитрился сломать ногу, причём не в бою, а самым идиотским образом -- застрял в сучьях затянутого в трясину дерева и неудачно высвободился. Так что пришлось ему оставаться дома.

После разговора насчёт преподавательской карьеры в новом учебном заведении тенхорабитский Вестник решил ускорить освоение туземного языка. Лучшей кандидатуры в качестве помощника, чем Ного, учивший вохейский в течение нескольких месяцев для "загранкомандировки", у меня не нашлось. Вот теперь родственник Ванимуя и сопровождает чужеземца повсюду, разъясняя тому вещи, насчёт которых не может ответить Сектант. Заодно и сам подтягивает свои познания в языке заморских торговцев.

Я поел горячей каши из коя , запив успевшим остыть кипятком. Данное новшество с трудом приживалось среди папуасов, но значительное сокращение желудочно-кишечных инфекций, которое мне удалось связать с введённым мною правилом не пить сырую воду, всё же мало-помалу способствовало распространению сего полезного для здоровья обычая. Разумеется, пришлось ознакомить наших дам, ответственных за кухню и готовку еды, с заклинаниями, которые должны сопровождать кипячение набранной из водовода жидкости в глиняных горшках. И то прогресс -- теперь народ сознательно проводит гигиенически-магическую процедуру для борьбы с духами "микарубу", а не из страха, что Сонаваралингатаки натравит злокозненных духов поноса на ослушников.

Ел без особого аппетита. Потому что предстояло мне сегодня довольно скользкое и малоприятное дело. В общем, наверное, следовало заняться этим ещё пару-тройку дней тому назад. Но я всё откладывал, находя для себя оправдания то в неизбежном праздновании по случаю усмирения мятежа, то в необходимости решать накопившуюся текучку. Вчера, например, помешало неожиданное прибытие в Мар-Хон Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками. Но тянуть дальше было уже невыносимо.

Отставив в сторону плошку с кашей и кивнув в знак благодарности кухаркам, я направился в дальний угол Цитадели, где проживали мальчики, взятые в заложники у бунса и тинса. С громким топотом и шумом вошёл в хижину, и крикнул: "Вставайте, отродья болотных червей!" Ребятишки испуганно и недоуменно смотрели на меня.

"Боху!" - рявкнул я. Щуплый мальчишка лет десяти в страхе подскочил.

"Тароме! Коре! Локуро! Ики! Тотму! Похонве!" - продолжал я выкрикивать имена - "Выходите наружу!"

Семеро ребятишек выстроились напротив меня в неровный ряд. Я шёл вдоль шеренги и заглядывал в глаза каждому. В душе моей не было ненависти к этим пацанам. В конечном счёте, они виноваты куда меньше своих родичей, обнаживших оружие против моих "макак". Но по законам этого сурового мира семя мятежников необходимо уничтожить наравне с самими мятежниками.

Я долго вглядывался в глаза каждого из семёрки, пытаясь понять: можно ли оставлять их в живых, или же лучше прикончить волчат заранее. Ничего личного -- только забота о благе Пеу: с одной стороны, на фиг не нужны юные мстители, с другой, несколько нерационально разбрасываться людьми, тем более что они уже начали учиться тагоровой азбуке для папуасов.

Пройдя справа налево вдоль ряда, я пошёл в обратном порядке, стараясь прочесть во взглядах юных заложников как можно больше. Они были самого разного возраста: от семи до тринадцати лет. И самой разной внешности. То, что удалось разглядеть в их глазах, вполне меня устраивало: страх, непонимание. Только у одного взгляд мне не понравился -- у одиннадцатилетнего Тотму. Страх там был. Но ещё больше ненависти и упрямства. Во второй раз, встретившись взглядом с ужасным колдуном Сонаваралингой, щенок смотрел скорее испуганно, чем злобно. Но это уже ничего не меняло -- страх пройдёт или перегорит, превратившись в жажду мести.

"Идите, приведите себя в порядок. Духи велели, чтобы вы сегодня с утра не принимали пищи. Можете только пить воду" - приказал я - "А потом приходите на площадь, где я разбираю жалобы". И, не оглядываясь, двинулся прочь. Мне предстояла подготовка к очень ответственной процедуре.

Солнце начало припекать в полную силу, когда на площади в центре Цитадели, где обычно проходили собрания обитателей нашего пау и решались судебные споры, собрались практически всех, кто находился сегодня в крепости. Мальчишки понуро стояли, окружённые толпой зрителей. Когда я оставил их утром, то почти сразу же, хотя и несколько запоздало, подумал, как бы не вздумали сбежать со страху. Потому приказал парочке "макак" взять этих семерых под наблюдение. Конечно, если бы кто-нибудь из них успел смыться раньше, чем появятся бойцы, я выглядели бы полным идиотом, причём не только в собственных глазах. Но к счастью, никому из мятежного отродья такая мысль в голову не пришла.

Кресло, с которого я судил и рядил, возвышалось на помосте. Но в этот раз ему суждено пустовать. Сегодня будет совсем другое действие.

В левой руке моей висела переносная кадильница, чадящая едким дымом. В правой -- трещотка. В общем -- великий и ужасный Сонаваралингатаки, пану олени братства пану макаки, свергающий и возводящий на престол правителей Пеу, готов совершить очередное колдовство. Судя по опасливо-любопытным лицам собравшихся, народ готовится к чему-то новенькому и доселе невиданному. Надеюсь не разочаровать почтенную публику.