Анна Семироль - Азиль

— Я не винов… — слова застревают в горле Бастиана.

Там, где только что стояла Магдалена, Советник Каро видит свою дочь. Амелия смотрит на отца, и лицо её искажено ужасом.

— Ты рыбу убил, — то ли спрашивает, то ли утверждает она.

Руки Бастиана пусты — но он чувствует, что сжимает гарпун. И разжать пальцы невозможно. Холодный стальной прут с острым жалом на конце словно врос в ладони. И Амелия видит его.

— Малышка моя… — шепчет Бастиан и делает шаг к дочери.

Девочка испуганно вскрикивает и несётся прочь. Она бежит бесконечно долго — бьются над плечами огненно-рыжие кудри, мелькают белые домашние туфельки. И Бастиан стоит и смотрит, не замечая, что ноги несут Амелию к проклятым каменным перилам моста через Орб.

— У тебя есть власть, — звучит из пустоты голос Доминика. — Власть и гордыня вместо нужных слов и умения видеть. Что тебе дороже?

— Амелия, стой! — в отчаянии кричит Бастиан и бросается за ней.

Миг — и он снова на неосвещённом мосту недалеко от резиденции семьи Каро. Один.

«Подумай о тех, кто дорог, — звучит в голове монотонный голос Ники. — Кто позаботится о них — ты или я?»

В дом Бастиан влетает, грохнув входной дверью так, что из комнаты охраны мгновенно выскакивает дежурный. Советник сбрасывает ботинки, пробегает вверх по лестнице, оставляя мокрые следы на ковровой дорожке, швыряет с балюстрады мокрую рубаху. И натыкается на отца. Невзирая на полночный час, Каро-старший одет в рабочий костюм.

— Где ты был? — спрашивает Фабьен таким тоном, что сын тут же понимает: что-то случилось.

Остатки хмеля покидают Бастиана мгновенно.

— У Роберов. Вероника что — не предупредила?

Отец принюхивается, глаза его превращаются в узкие злые щели.

— Пил?!

— Могу я раз в год…

— Не можешь! — раздражённо рявкает Каро-старший. — Твои дочь и жена больны, а ты…

Бастиан не дослушивает. Он быстрым шагом проходит в комнату Амелии, и две минуты спустя появляется с девочкой на руках в сопровождении бледной рыдающей горничной.

— Её рвёт… — давясь слезами, перечисляет служанка. — Поносит с обеда… И часа два как впала в беспамятство. Месье Каро, она горит вся… Мадам Вероника слегла, с ней то же самое…

— Кто ещё болен? — спрашивает Советник, не сбавляя шага.

— У нас — только горничная мадам Ивонн. У соседей тоже дети, месье Сент-Аман, месье и мадам Бошан, у четы Гуле пятеро слуг…

— Дай мадам порошок глины и побольше воды. И ждите врача.

Фабьен уже у выхода. Открывает дверь, пропуская Бастиана с его ношей.

— Поедем на твоей машине, она быстрее. Садись с Амелией на заднее сиденье. Где Вероника?

Бастиан бросает на него короткий взгляд, смотрит на мокрую от пота и бледную до синевы дочь, завёрнутую в одеяло.

— Выезжаем. Время дорого.

Прикосновение к плечу вырывает Бастиана Каро из зыбкого сна. Он резко поднимает голову, ударяется затылком о металлическую перекладину носилок-каталки, вдыхает едкий запах медикаментов, и только после вспоминает, где находится. Он сидит на полу под дверью кабинета дежурного врача, в лечебнице, из которой совсем недавно забирал Веронику. По ту сторону двери — его Амелия; для неё не нашлось места в палатах, а оставлять дочь в коридоре Советник Каро отказался наотрез.

— Месье Каро, доброе утро, — с дежурной вежливостью приветствует его доктор.

Бастиан щурится, всматривается в пожилое небритое лицо со следами бессонной ночи. Внутри словно сжимается невидимая рука, и Советника накрывает страхом: что он сейчас услышит?

— Как вы себя чувствуете?

— Не я. Амелия…

Голос чужой, скрипучий. Бастиан сорвал его ночью. Звал? Требовал? Он не помнит подробностей.

— Стабильна. Но по-прежнему тяжёлая.

Советник встаёт, морщась от боли в затекшем теле. Босой, в одних измятых брюках, воняющий перегаром, на мгновение он испытывает укол стыда. Разбитые костяшки пальцев на левой руке — кого он ударил? За что? Быстрый взгляд на врача: нет, этот точно в порядке.

— Доктор, я прошу извинить моё безобразное поведение этой ночью, — негромко говорит он, стараясь дышать в сторону.

Прямую линию губ врача трогает улыбка — понимающая, сочувствующая.

— Месье Каро, будь мой ребёнок на грани жизни и смерти, возможно, я вёл бы себя точно так же. Вам принесут халат, накиньте и пройдите, пожалуйста, вон туда.

— Процедурная? Зачем? — хрипло удивляется Бастиан.

— В Ядре чрезвычайная ситуация. Полагаю, вам надо быть в Совете как можно быстрее. Я хочу помочь вам немного восстановиться. Заодно обсудим состояние Амелии.

— Я могу её видеть?

— Сможете. Сейчас у неё доктор, который меня сменяет, мы скорректируем наши действия и лечение, и я подойду к вам. А теперь прошу прощения, мне надо идти к другим пациентам.

И лишь после этих слов Бастиан наконец обращает внимание на происходящее вокруг. Больничный коридор уставлен каталками с лежащими людьми. Тихие стоны и гул работающей на полную мощность вентиляционной системы создают пульсирующий непрерывный фон. От духоты и запаха рвоты и испражнений Бастиана мутит. Туда-сюда снуют женщины в белой униформе, подбегая то к одной каталке, то к другой. Кому-то судно, кому-то укол, кого-то пытаются привести в чувство. Мимо провозят каталку с неподвижным телом, накрытым простынёй. Советник закрывает глаза, давит на веки кулаками. Подошедшая молодая женщина в больничной униформе подаёт ему старенький застиранный халат, от которого спасительно пахнет дезинфекцией. Чрезвычайная ситуация… Что произошло, чёрт подери?

— Месье Каро! — окликают его откуда-то дальше по коридору. — Накиньте халат и проходите сюда, побыстрее.

Бастиан послушно идёт на голос, стараясь не смотреть вокруг. В процедурной присаживается на кушетку, заворачивает рукав.

— Я введу вам смесь препаратов, убирающую последствия алкоголя, — поясняет врач, затягивая жгут на плече Советника. — Похоже, именно благодаря принятому спиртному вас эпидемия не коснулась.

— Поясните.

— В Ядре свирепствует кишечная инфекция. Судя по всему, источник — питьевая вода. Пострадали в основном дети и взрослые с ослабленным здоровьем. Алкоголь убил возбудителя в вашем организме, потому вы и в порядке.

Стальное жало иглы погружается под кожу, заставляя Бастиана поморщиться и отвести взгляд. Прохладная жидкость медленно течёт по вене, рука тяжелеет, словно она чужая и пристёгнута к плечу незримым ремнём.

— Что с моей дочкой?

— Серьёзная потеря жидкости, интоксикация. Болевой синдром мы сняли, даём антибиотики. Я очень надеюсь на то, что наших запасов хватит…

Советник резко обращает к врачу лицо. Взгляд суровый, тяжёлый, заставляющий доктора вздрогнуть.

— Это моя дочь. Меня не волнует, что там у вас с запасами, но вы её вылечите. Ясно?