Елена Хаецкая - Летающая Тэкла

– Вполне. Могу нарисовать план – сверху и в проекции, – похвалилась Тэкла.

– Мы тут с братьями поразмыслили, – сказал оруженосец, – и вот что решили. Добираемся до Августы Винделиков и там ищем подмоги. Прочие вариации наших действий – с гарантией летальны.

– Дорога займет время, – возразила Тэкла. – Кто знает, что может случиться, пока мы найдем помощь в Августе! Может, мы сами…

– Дорогая домина, время – забавная штука, пока оно у тебя есть. Можешь потратить его и с толком, и без толку. Но если проклятые клоны выпустят тебе кишки, то никакого времени у тебя и вовсе не останется.

– Я могу долететь до Августы, – предложила, после короткого раздумья, Тэкла. – Ждите меня здесь, я вернусь с подмогой.

– Если только ты найдешь там помощь, – сказал один из карликов. – Сдается мне, Августа Винделиков – ужаснейшая дыра. Зря мы не пошли сразу на Могонциак.

– Мощеная дорога короче буреломной, – отозвался его братец.

– Если только на ней не устраивают засаду Корнелии Суллы.

– Справедливо.

Оба замолчали.

– Я должна хорошо выспаться, – объявила Тэкла. – Приготовьте мне удобное место. А к пробуждению – плотный завтрак. Только давайте для начала выйдем из этих лесопосадок.

Утро застало Тэклу врасплох. Только что она крепко спала, и вокруг нее колыхалась сладкая тьма – и вдруг яркий свет и громкие голоса. Она открыла глаза. Карлики сняли ветки лапника, которыми укрывали спящую, и теперь настойчиво совали ей густое варево в маленьком, чрезвычайно закопченном котелке. Тэкла разглядела мелко нарубленную траву, два или три гриба и крохотную косточку, похожую на лягушачью.

– Весьма качественная пища, домина, – заверил ее оруженосец. – Мы проверяли.

Он показал cornu unicorniis, измазанный похлебкой. Стрелка стояла довольно высоко над красной отметкой, обозначавшей границу съедобного и несъедобного.

Тэкла невозмутимо проглотила суп и действительно почувствовала себя намного лучше.

– Линкеста кормили? – поинтересовалась она, отдавая карликам пустой котелок.

Те ответили с ноткой пренебрежения:

– Спит.

– Разбудить и накормить, – распорядилась Тэкла. – А потом пусть спит себе на здоровье… Вы нашли дорогу?

Карлик махнул рукой:

– Там.

– Ну, – молвила Тэкла, поднимаясь и с удовольствием шурша юбками, – до встречи. Ждите – и смотрите же, никуда не уходите!

– Да хранит тебя святая Генофева, – сказал один из братьев, а другой сдержанно кивнул.

Святая Генофева была покровительницей всех добрых мутантов. Когда-то именно эта святая старушечка спасла свой город Лютецию от первой волны радиоактивной чумы. Вскоре после этого мощи святой были украдены и сожжены завистниками из секты «Друзья Рагнарека», и вторая волна чумы добралась и до Лютеции. Однако святая Генофева продолжала оказывать мутантам покровительство, и ее призывали в тех случаях, когда кто-нибудь из них особенно нуждался в помощи небесных заступников.

В знак благодарности за доброе пожелание Тэкла скрестила на груди ладони, а затем легко – о, как легко без ноши! – взмыла в утренние умытые росой небеса и понеслась на борей-эвр, туда, где, по указанию оруженосцев, находилась виа Опимия. Коса развевалась за ее спиной, как хвост у воздушного змея.

Один из оруженосцев так и сказал:

– Чисто дракон.

А Тэкла летела и летела, и пела красивую печальную песню:

– О, нет! – оборвала Тэкла саму себя, – это уж слишком грустно! Ух, дурацкие карлики!

А день мчался ей навстречу, такой солнечный и радостный, что здесь, между упругой синевой небосклона и живой зеленью леса, не было места ни печали, ни даже воспоминанию о ней.

Вот такой панегирик написал однажды Линкест, когда Тэкла возвратилась домой мокрая до нитки и весьма огорченная этим. А сейчас-то и подавно печалиться не о чем! Подумаешь – клоны, подумаешь – Европиус! Сейчас ей думалось: все это раз плюнуть и полная ерунда.

Ей было жарко в груди от любопытства. Каким-то окажется город! Настоящий каменный город, Августа Винделиков, где дома стоят вплотную друг к другу, а люди носят деревянные башмаки, потому что во время дождя вода там не впитывается землей, а носится взад-вперед по каменной мостовой.

Все происходящее с ним было для Альбина Антонина настолько в диковину, что он даже толком не знал, как к этому относиться. Точнее, рассудком он понимал: следует возмущаться, негодовать и так далее; но душа его уподобилась битком-набитой дорожной корзине, куда ни за что уже не помещается очередной предмет, да еще такой громоздкий. Поэтому он безразлично озирал помещение, в котором пришел в себя. Оно выглядело так, словно не имело ни окон, ни дверей. По стенам висели голографические картины довольно сладенького стиля – Альбин находил его тошнотворным – из которых можно было почерпнуть немало сведений об увлекательной жизни сатиров и сатиресс. Ложе, где обнаружил себя Альбин, было вполне удобным, разве что мягковатым для него, привыкшего спать на досках и тоненьком тюфяке – этого требовали заботы об осанке. Зеркальный потолок отражал на удивление жалкого Альбина, со взъерошенными потными волосами и детской растерянностью во взгляде.

Этого же Альбина разглядывали через прозрачный пол Метробиус и один из Сулл – Гней Корнелий.

Будучи в своем роде эстетом, Метробиус любил штучную работу и никогда не создавал Сулл свыше имеющегося количества личных имен, а их, как известно, не то четырнадцать, не то пятнадцать: Гай, Луций, Гней, Авл – и так далее. Так вот, сейчас при нем находился Гней – старый и умный; срок эксплуатации его тела должен был завершиться уже нынешней зимой, может быть, весной – но никак не позже. Это придавало общению с ним изысканный оттенок грусти.

– Что скажешь об этом Антонине? – обратился к нему Метробиус.

Сулла холодно глядел в пол, между своими широко расставленными ногами в домашних сандалиях.

– Он получил тщательное воспитание, – произнес Сулла бесстрастно. – Скромен, осведомлен в проблемах морали. Тверд в своих ошибочных убеждениях.