Елена Хаецкая - Мориц и Эльза

Мориц закурил, пуская дым в окно. У него щемило в груди, мысли скакали, как потревоженные мустанги, топотали, ржали, обгоняли друг друга… Ее мать – сумасшедшая, а кто ее отец? Если приглядеться – она уродина… А может быть, вообще не человек. Мориц вполне допускал существование Малого Народца – теоретически.

Веревка, свисавшая из выступающей башни, задергалась и напряглась. Из воды выпростались две белых тонких руки, схватились за конец веревки, замерли, чуть согнувшись в локтях. Затем послышался слабый плеск, из темноты проступила, выгибаясь, спина, за нею потянулись худые ровные бедра. Ступни, роняя влагу, припечатались к стене. Медленно поползло существо по стене наверх, к окну, а затем исчезло, провалилось в проем. Мориц еще некоторое время сидел – смотрел в пустоту, докуривал, как вдруг в окне напротив показалось бледное лицо с провалами глаз и рта. Мелькнуло на миг и сразу кануло. Мориц выронил папиросу. Молча лег на кровать и тайно заплакал. Так в слезах и заснул.

На первый взгляд городок наш кажется пестреньким – нарядным; но на самом деле летом преобладает синий цвет. И даже зимой он сквозит из-под снега.

В один из ранних августовских понедельников, когда в замке был выходной, Мориц и Эльза отправились на речку, которую у нас, пренебрегая истинным ее названием, именуют Вертихляйка. Вот где синий цвет никогда не прекращался – даже трава в тени казалась голубоватой. Петляя то так, то сяк, речка заложила многочисленные кольца в хоженом-перехоженом, когда-то партизанском лесу. В нескольких километрах к востоку от города был хутор, где обитала старая Янина. Она жила там одна, но летом наезжали внуки, а как-то раз появилась старшая дочь хозяйки, заслуженная артистка – чрезвычайно эффектная дама. Она произвела в костеле фурор и поскорее ушла, не дожидаясь окончания мессы. Малиновский потом приходил на хутор – специально к ней.

– Люди всегда ищут ведьму, – говорила Эльза, беспечно топая по лесу. На ней были мужская майка, провисшая под мышками, длинная юбка из неказистого ситца и рваные кеды. – Кое-кто считает, что это Янина и есть.

– Почему? – спросил Мориц, думая об Эльзе.

– Она колченогая, – объяснила Эльза. – Здесь ведь была когда-то мельница – ее фашисты сожгли – на ней жили колченогие мельничихи. Всегда дочери; а мельников-мужей они брали со стороны – кто согласится. Они-то, эти мельничихи, и были самые заправдашние ведьмы. – Она остановилась, повернулась к Морицу. Глаза почти черные, бесцветные короткие волосы словно присыпаны солнечным лучом. – Потому что самая первая мельничиха была русалкой – настоящей, с хвостом. А от нее уже стали рождаться девочки с кривыми ножками. Или одна нога сухая…

Они прошли еще немного, и речка сама выскочила им навстречу – прозрачная, неглубокая, чуть выше, чем по колено, она бежала над разноцветными камешками, причесывая длинные подводные волосы, темно-красные и светло-зеленые, а сверху, там, где сквозь листву падали пятна солнца, носились чуткие, очень хищные стрекозы.

Эльза сказала Морицу: «Подожди меня здесь» – и сразу нырнула в чащу. Мориц уселся на берегу и стал следить за стрекозами, как будто что-то мог про них понять. Здесь почти не было синих пятен, только тонкие, как иглы, стрекозиные тела и индиговые их крылья; но все равно, синева таилась повсюду. Стрекозы дерзко намекали на это.

Потом река пронесла мимо глаз Морица странный предмет. Он настолько не ожидал увидеть здесь это, что сперва даже не понял. Предмет повторился – точно такой же, как первый: круглый, небольшой, зеленый. Он застрял на перекате, и на него тотчас опустилась стрекоза. Изогнула хвост, словно собралась ужалить. Мориц протянул руку и взял его из воды. Яблоко. А из-под низко нависшей над рекой ветки уже прибыли, сталкиваясь боками, еще два. Словно пузатые средневековые корабли, они пустились в каботажное плавание, плохо представляя себе, какие дива и страхи ждут их в Terra Incognita.

Одно за другим приплывали к Морицу зеленые яблоки, а он вылавливал их и складывал на берегу, как ядра. На одном перочинным ножиком было вырезано солнышко, на другом – рожица, на третьем – буква «М». Это Мориц съел сразу. А потом яблоки прекратились, и тут из-под ветки показалась мертвая Офелия. Она лежала в воде лицом вниз. Мокрая майка слиплась с телом, юбка оплела босые ноги (кеды куда-то исчезли), руки протянулись вдоль тела, как водоросли. А вокруг плыли, покачиваясь, охапки цветов и еще с десяток зеленых яблок. Тихо скользило все это мимо берега. Потом Эльза вдруг ожила, села на перекате и подгребла к себе цветы и яблоки.

– Принимай! – сказал она, смеясь.

Но Мориц не трогался с места. Сердце колотилось у него в горле. Он несколько раз осторожно вздохнул, взял еще одно яблоко и надкусил его.

Кража яблок у Янины не прошла бесследно. Старуха явилась в замок тем же вечером – стучала в запертые ворота, трясла жилистой, загорелой рукой – угрожала; после в сердцах бросила эльзины кеды под стеной и ушла. Она очень сердилась. Мориц и Эльза ели яблоки и смотрели на нее из окна.

– У нее этих яблок – целый сад, – сказала Эльза.

Мориц начал было произносить банальности, вроде: «Если все начнут таскать…», но Эльза перебила его:

– В том-то и дело, что нет никаких «всех»! Здесь их никто не таскает. Только я.

– Она ведь не жадная, – сказал Мориц задумчиво. – Она, скорее, из принципа.

Тучи начали сползаться постепенно. Сперва Мориц даже не понял, что это тучи. Так, громыхнуло невнятно. Но потом тревожащий знак повторился: на улицах Морицу перестали улыбаться. В фирменном мясе «Рассвет» появились жилы и кости; кофе стал жидким; книги в библиотеке сделались неинтересными. Именно те, на которые Мориц успел положить глаз, непостижимым образом поисчезали с полок. Остались детективы, что-то по школьной программе с подчеркнутыми для сочинений цитатами и пачка растрепанных журналов «Приусадебное хозяйство». Ксендз начал смотреть на него сочувственно, а затем и со строгостью. Из городка на замок потянуло неприятным холодком, и в какой-то момент Морицу открылась леденящая истина: с окончанием туристического сезона его из замка попросят.

Он знал причину. Причина была вовсе не в яблоках. Во всем сразу. Ему не следовало брать к себе Эльзу. Вообще не следовало с ней разговаривать, еще в тот первый день. И время еще оставалось. Совсем немного, правда, но оставалось. Изгнать Эльзу, рассказать добросердечной официатке с железным зубом, как измучила его эта взбалмошная девица – и городок снова станет теплым. Ничего необратимого пока не произошло – все еще можно вернуть.

В начале сентября пришла открытка из мэрии. Кусочек желтоватого глянцевитого картона с резкими фиолетовыми буквами: «Прошу явиться в мэрию 10 сентября с.г. для собеседования о целесообразности дальнейшей деятельности в качестве экскурсовода в связи с окончанием туристического сезона» – ничего неожиданного, не так ли? – но Эльза побелела, схватилась за щеки, и из глаз ее запрыгали слезы.