Елена Хаецкая - Поп и пришельцы

Недостойный иерей Герман».

Он вложил письмо в конверт и вернулся в храм, где обнаружил Алину, все еще задумчиво стоящей перед царем Николаем. Все девятнадцать гнезд подсвечника были заняты горящими свечами.

– Передай отцу, – сказал отец Герман, подавая девушке конверт.

Алина взяла письмо, не оборачиваясь, и тихо спросила:

– Правда, он хороший?

– Да, – согласился отец Герман. – Борис очень хороший. У меня к тебе большая просьба, Алина. Не ходи в этом году в лес, ладно? Бог с ними, с грибами и брусникой. И Катя пусть не ходит.

– Это из-за того убийства? – спросила Алина с любопытством.

– Просто обещай. Главное, Кате скажи.

– Хорошо.

Отец Герман видел, что девушка не отнеслась к предостережению серьезно, но не слишком обеспокоился: после сегодняшнего разговора Драговозов сам примет надлежащие меры.

Однако события опередили отца Германа на несколько часов, и Драговозов появился у него во дворе уже в 15, сразу после обеда. С ним были младшая дочь Катя, секретарь – хмурый, молчаливый мужчина средних лет, с одутловатым, что называется «бабьим» лицом, и шофер.

Шофер вообще из джипа не вышел; сквозь лобовое стекло видно было, как он закурил, хмуро созерцая высокий фундамент старой колокольни и фрагмент машуковского садика.

Секретарь выставил из машины сумку, выбрался сам, затем выпустил, открыв дверцу, Драговозова и наконец показалась Катя.

Младшей дочери Драговозова было сейчас двенадцать лет. Она иногда приходила в церковь одна – пообщаться с Богом о каких-то своих секретных девчоночьих делах. За время службы раза два-три выходила и бродила по кладбищу, но к проповеди непременно возвращалась. Отец Герман видел, что ее гложут вопросы. Случалось, она кивала в ответ на какие-то его слова, а бывало хмурилась, жевала губу. Один раз она оставила под образом Казанской Божьей Матери свои золотые сережки с рубинчиками, но ничего не объяснила. Отец Герман тоже ничего спрашивать не стал, просто аккуратно прикрепил эти сережки к верхней части деревянной рамки иконы – получились звездочки.

Катя, вынутая из джипа, глядела слепо, шевелила губами и пошатывалась. Глаза, обычно светлые и беспокойные, сделались темными, помутнели. Драговозов хекнул и поднял ее на руки и так, сопровождаемый секретарем (его фамилия была Плахин) зашагал к отцу Герману.

Матушка Анна Владимировна, завидев, ахнула, взялась за щеки – «сделала Аленушку», как называл Герман Васильевич этот ее немного картинный жест. Катю устроили на кровать, подали чаю с малиновым вареньем и оставили на попечение матушки, а Драговозов и Плахин разместились за столом. Драговозов поворочался на стуле и выговорил:

– Это… все-таки тесно…

Отец Герман принес из кухни табурет и подсел рядом.

– Что случилось с Катей, Николай Панкратович?

– Катюха… это… в лесу.

Секретарь Плахин извлек из сумки пачку полароидных снимков. Отец Герман быстро взял их, перелистал и похолодел. Еще один покойник. Старый. Лисицы объели. Частично сохранилась одежда. Вообще – слишком много тряпок, тоже сгнивших.

– Палатка, – просипел Драговозов. – Турист.

Он повернул голову к секретарю Плахину и махнул толстым пальцем.

Плахин заговорил, показывая на снимки:

– Екатерина нашла. Вот ее корзина, видите? А здесь – следы. Она сначала не поняла, что это такое… прикоснулась…

– Она обнаружила только одно тело? – спросил отец Герман.

– Ей это… и одного хватило, – хрипнул Драговозов.

– Николай Панкратович, у меня имеется серьезное основание думать, что в здешних лесах схоронено человек десять, которые числятся пропавшими без вести. Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить. Алина передала вам письмо?

– Стрекоза… – проговорил Драговозов. Отец Герман не понял, что это означало, «да» или «нет».

– В лес лучше не ходить, – продолжал отец Герман. – Особенно следите за молодыми женщинами. Предупредите работниц.

– Это… вчера звонил следователь, – сказал Драговозов.

– Ему нужно показать снимки. Возле тела кто-нибудь остался?

– Оно… это… не убежит.

Отец Герман покусал губу, но потом решил, что Драговозов прав: если убийца – местный и что-то прознал, вряд ли он станет рисковать и перепрятывать тело. Скорее всего, сделает вид, что его это все не касается.

– У вас телефон с собой?

Драговозов опасно накренился на стуле и снял с широкого пояса очень маленький сотовый телефончик. Отец Герман, в свою очередь, добыл опаринскую визитку.

Опарин схватил трубку так, словно сидел над нею в исступленном ожидании звонка.

– Опарин! – крикнул он сиплым голосом.

– Иван Ильич, это Машуков из Пояркова.

– Угу, – сказал Опарин.

– Закончили пытать Козулина и Пека?

– Тупой урод, – ответил Опарин. – А у вас?

– В поярковских лесах имеется могильник.

– Угу, – буркнул Опарин. – Я тоже так думаю.

– Сегодня девочка нашла в лесу еще одно тело.

– Где она? – хищно зарычал Опарин.

– У меня.

– Задержите! Еду.

– Стойте! – крикнул отец Герман. – Дайте договорить. Это дочь здешнего хозяйственника Драговозова, «Кролики Драговозова». Возьмите бригаду – пусть прочешут лес. И медэксперта. И труповозку.

– Угу, – сказал Опарин. – А психоаналитика для свидетельницы не надо? Или у «Кроликов Драговозова» имеется штатный?

– У них только ветеринары, – сказал отец Герман.

– Когда сегодня темнеет? – спросил Опарин. Было слышно, как он зевает.

– Часа два у нас еще есть.

Опарин невнятное проворчал – возможно, выругался – и отключился. Отец Герман вернул Драговозову телефончик. Драговозов посмотрел на трубку и сказал:

– Это… мужчина обстоятельный.

Отец Герман на минуту отлучился – посмотреть, как дела у свидетельницы. Там все было в порядке – Катя пила чай и отрешенно возила ложечкой в вазочке с вареньем, а матушка читала вслух рассказы из детской книжки «Ангел Тихий» – про разные чудесные встречи деток с ангелами. Читала матушка медленно, с выражением, немного сюсюкая.

В ожидании Опарина Драговозов, Плахин и отец Герман покинули тесный домик и отправились гулять по дорожке к храму. Драговозов оглядел строение хозяйским оком – прикидывал, чтобы еще тут полезного сотворить, и наконец решил:

– Давайте… это… в зеленый цвет покрасим?

– Весной, если Бог даст, и покрасим, – согласился отец Герман.

– Я это… зеленой краски… к Пасхе, – сказал Драговозов. – А вы смету… ему, – он показал на Плахина.

Рычание опаринского джипа, побарывающего поярковское бездорожье, отец Герман уловил издалека. Насторожил ухо и Драговозов, ревниво относившийся к присутствию чужих джипов на своей территории. Вскоре показались две машины, а следом явился Гувыртовский, бледный и возбужденный, с толстой папкой в руках. Увидев отца Германа, он замахал ему было папкой, но оттуда, как пушечное ядро, выскочила толстая книга и пала в грязь. Гувыртовский вскрикнул, как от укуса, и бросился ее спасать, а тем временем отец Герман, окруженный такими колоссами, как Опарин и Драговозов, сделался для учителя недостижимым.