Диана Гэблдон - Накануне войны

– Уте! Фрау Макгилливрей! Послушайте ме…

Вторая попытка оказалась более удачной: она схватила меня за рукав ночной рубашки и дернула его, с треском раздирая ткань у меня на плече, а свободной рукой вцепилась мне в лицо.

Я отшатнулась, закричав что было сил, в памяти всплыло воспоминание о том, как другая рука ударила меня по лицу, руки потянули меня…

Я ударила ее, продолжая истошно кричать, все мое существо переполнял ужас. Мой вопль не прекращался, крошечные остатки здравого смысла где-то в глубине мозга фиксировали происходящее с бессильным изумлением, но этого было недостаточно, чтобы остановить животную панику, беспричинную ярость, которая била из меня, как из внезапно обнаруженного гейзера.

В слепом исступлении, дико крича, я снова и снова обрушивала кулаки на противника – даже в этот момент продолжая удивляться, зачем я все это делаю?

Чья-то рука обхватила меня за талию и оторвала от пола. Новый приступ паники охватил меня, и затем я вдруг обнаружила себя в одиночестве, меня никто не трогал. Я стояла в углу у платяного шкафа, задыхаясь и покачиваясь как пьяная. Передо мной, расправив плечи и вытянув руки в стороны, заслоняя меня, стоял Джейми. Он что-то говорил, очень спокойно, но я утратила способность понимать человеческую речь. Я прижалась руками к стене, и ее твердость меня немного успокоила.

Кровь бешено стучала в ушах, звук моего дыхания пугал меня, он напоминал удушье, которое я ощущала, когда Харли Боббл сломал мне нос. Я закрыла рот и замерла, стараясь избавиться от этого чувства. Идея с задержкой дыхания, похоже, сработала – у меня начало получаться осторожно вдыхать через нос.

Уте двигала губами, и я стала смотреть на них, пытаясь заново разобраться в происходящем, вернуться в настоящее.

Движение губ Уте привлекло мое внимание, и я уставилась на них, стараясь заново определиться в месте и во времени. Я слышала слова, но не понимала их. Я размеренно дышала, позволяя словам окутывать меня подобно воде, я разбирала оттенки эмоций: гнев, увещевания, протест, смягчение, пронзительный вопль, рычание – но конкретного смысла для меня в них не было. Затем я глубоко вздохнула и вытерла лицо – оно почему-то оказалось влажным, – и внезапно все пришло в норму. Я слышала и понимала.

Уте пристально смотрела на меня, на ее лице отражались злоба и отвращение, чуть смазанные тщательно скрываемым ужасом.

– Ты безумная, – сказала она, кивая головой. – Я поняла. – Она говорила почти спокойно. – Что ж…

Она повернулась к Джейми, рефлекторно закручивая пучок засаленных светлых волос на макушке и засовывая их под огромный чепец. Лента была разорвана и нелепо висела прямо у нее над глазом.

– Значит, безумная. Я так и скажу, но мой сын – мой сын! – пропал. Так что… – Она постояла, покачиваясь, оценивающе глядя на меня, потом потрясла головой и снова повернулась к Джейми. – Салем для вас закрыт, – сказала она отрывисто. – Моя семья и все, кто нас знают, не будут с вами торговать. И никто из тех, кому я расскажу, какое зло она сотворила. – Ее взгляд снова обратился на меня, холодный, бледно-голубой, она скривила губы в презрительной ухмылке под болтающейся петлей разорванной ленты. – Ты изгой. Тебя – тебя не существует. – Она развернулась на каблуках и вышла из комнаты, заставив Йена и Ролло спешно посторониться. Ее шаги отдавались тяжелым эхом на лестнице – громкие, размеренные удары, будто звук погребального колокола.

Я видела, как плечи Джейми мало-помалу расслабляются. Он по-прежнему был в ночной рубашке, на ней между лопаток темнело влажное пятно, его пальцы сжимали револьвер.

Внизу хлопнула входная дверь. Мы замерли, оглушенные внезапной тишиной.

– Ты ведь не застрелил бы ее, правда? – спросила я, прочищая горло.

– Что? – Он обернулся, глядя на меня. Потом он заметил, куда я смотрю, и с удивлением перевел взгляд на револьвер у себя в руке, как будто удивляясь, откуда он там взялся.

– О, – выдавил он, – нет, – и замотал головой, одновременно вытягивая руку вверх, чтобы вернуть оружие обратно на верхушку буфета. – Я забыл, что держу его. Хотя, видит Бог, я бы с радостью прикончил эту безумную старую каргу, – добавил он. – Ты в порядке, саксоночка?

Он наклонился, чтобы посмотреть на меня, в глазах светилась мягкость.

– Я в порядке. Не знаю, что это было, но оно уже исчезло.

– Да, – отозвался он тихо и посмотрел в сторону, опустив длинные ресницы, так что они скрыли от меня его глаза. Значит, он тоже это чувствовал? Внезапно обнаруживал себя… там? Я знала, что иногда подобное случалось. Мне вспомнилось, как однажды в Париже я проснулась и увидела его в проеме открытого окна, он упирался в створки рамы с такой силой, что рельеф его мышц был виден в лунном свете.

– Я в порядке, – повторила я, дотрагиваясь до него, и он ответил мне короткой застенчивой улыбкой.

– Ты должен был укусить ее. – Йен отчитывал Ролло. – У нее задница размером с тюк табака – как ты мог прошляпить свой шанс?

– Наверное, побоялся отравиться, – ответила я, выходя из своего угла. – Думаешь, она это всерьез? То есть, конечно, всерьез. Но думаешь, это ей под силу? Я имею в виду, заставить всех перестать с нами торговать.

– Ей под силу заставить Робина, – сказал Джейми, на его лицо вернулось выражение мрачной уверенности. – Насчет остальных будет видно.

Йен, хмурясь, покачал головой и осторожно потер разбитый кулак о штанину.

– Думаю, надо было сломать Манфреду шею, – произнес он с искренним сожалением. – Могли бы сказать фрау Уте, что он упал со скалы, и сберечь себе нервы.

– Манфред? – Тоненький голосок заставил всех разом обернуться.

В дверях стояла Лиззи, худая и бледная, как привидение, глаза неестественно большие и остекленевшие после недавней лихорадки.

– Что с Манфредом? – спросила она. Девушка опасно раскачивалась и положила руку на косяк, чтобы не упасть. – Что случилось?

– Подцепил сифилис и сбежал, – объяснил Йен коротко, подходя к ней. – Надеюсь, ты не успела подарить ему свою невинность.

На деле Уте Макгилливрей не удалось воплотить свою угрозу в полной мере, но стычка и без того принесла нам довольно вреда. Драматическое исчезновение Манфреда, разрыв помолвки с Лиззи и причина этого разрыва были оглушительным скандалом, и слухи расползлись от Хиллсборо и Солсбери, где он трудился помощником оружейника, до Салема и Хай-Пойнта.

Однако благодаря стараниям Уте история стала еще более запутанной, чем можно ожидать от такого рода сплетен: одни говорили, что он заразился сифилисом, другие, что я злонамеренно оклеветала его из-за каких-то разногласий с его родителями. Третьи, более благожелательно настроенные, не верили, что Манфред был болен, и считали, что я ошиблась с диагнозом.