Диана Гэблдон - Накануне войны

Эта сцена вернула мне самообладание. Я провела несколько экспериментов, проверяя возможности моих новых пут. Ноги были свободны – прекрасно. Я могла приподняться на полусогнутых, не очень изящно, и проковылять по-утиному вокруг дерева. Что еще лучше – на дальнем конце можно было облегчиться в одиночестве.

К сожалению, мне не удавалось встать во весь рост или дотянуться до узла, который опоясывал ствол. Веревка то соскальзывала, то цеплялась за кору, и узел обескураживающе оставался на противоположной стороне ствола, который составлял около трех футов в диаметре.

В моем распоряжении было около двух футов веревки между стволом и петлей на шее: достаточно, чтобы лечь или повернуться со стороны на сторону. Ходжепил явно был неплохо знаком со способами удержания пленников. Я подумала о доме О’Брайенов и двух телах, найденных там. Двое старших детей пропали. Меня снова сотрясла дрожь.

Где они были? Проданы индейским племенам как рабы? Оказались в портовом борделе? Или на корабле, плывущем к сахарным плантациям Вест-Индии?

Я не питала иллюзий в отношении собственной ценности и понимала, что подобная безрадостно-экзотическая участь ждет и меня. Я была слишком стара, слишком непокорна и, увы, слишком известна. Нет, моя единственная ценность для Ходжепила состояла в знании о складе виски. Как только он сможет его унюхать, он перережет мне глотку без лишних сантиментов.

Запах жареного мяса разлился в воздухе, наполняя рот слюной, – долгожданное облегчение, несмотря на урчание в желудке: от кляпа немилосердно пересыхало во рту.

Я ощутила, как подступила тревога и судорожно напряглись мышцы. Мне не хотелось думать о кляпе. Или о веревках на шее и запястьях. Было слишком легко поддаться панике в этом состоянии и измотать себя в бесплодной борьбе. Нужно было беречь силы. Я не знала, когда и при каких обстоятельствах они мне понадобятся, но точно понадобятся. Лишь бы поскорее, взмолилась я мысленно. Пусть будет поскорее.

Мужчины принялись за еду, дневные распри забылись за долгожданным ужином. Они были слишком далеко, чтобы я могла услышать, о чем они говорят, вечерний бриз доносил до меня лишь случайные слова и предложения. Я повернула голову, позволив ветру смахнуть волосы с лица, и заметила длинную узкую полоску неба над далеким ущельем – она светилась глубокой неземной синевой, будто хрупкий слой атмосферы истончился и сквозь него проглядывала космическая тьма.

Одна за другой зажигались звезды, и я забылась, наблюдая за ними, считая их: одна, другая, третья… Я касалась их, будто бусин на четках, называла их имена, те, что знала, утешаясь этими звуками как заклинаниями, хотя понятия не имела, имеют ли они отношения к небесным телам, на которые я смотрю. Альфа Центавра, Денеб, Бетельгейзе, Плеяды, Сириус, Орион…

Мне удалось успокоить себя до такой степени, что я задремала, но скоро проснулась, густая темнота уже опустилась на лес. Сквозь кусты пробивались неверные отблески пламени, окрашивая розовым мои голые ноги. Я вздрогнула и потянулась, пытаясь расслабить онемевшие мышцы спины. Ходжепил, похоже, счел, что он уже в полной безопасности, раз позволил разжечь такой большой костер.

Ветер донес до меня громкий стон – Лайонел Браун. Я поморщилась, но помочь ему в своем нынешнем состоянии ничем не могла. Послышались шаги и голоса, кто-то подошел к нему.

– …горячий, как ствол пистолета… – сказал кто-то слегка обеспокоенно.

– … привести женщину?

– Нет, – раздался уверенный голос. Ходжепил. Я вздохнула.

– …воды. Этому делу никак не поможешь…

В надежде узнать, что происходит у костра, я вслушивалась так внимательно, что не сразу заметила шорохи в ближайших кустах. Это были не медведи: только они производят столько шума, но не хихикают при этом. Хихиканье было сдавленным, приглушенным, то и дело прерывающимся. Еще слышался шепот, но разобрать слов мне не удалось. Над кустом висела атмосфера подростковых проказ, так что я почти сразу догадалась, что это кто-то из юных членов банды.

– …что ж, тогда давай! – уловила я чей-то раздраженный шепот, сопровождаемый треском: кого-то с силой припечатали к дереву. Еще один треск – возмездие.

Еще шорохи. Шепот, шепот, хихиканье, фырканье. Я выпрямилась, пытаясь сообразить, что, черт возьми, они задумали.

Но потом я услышала: «У нее ноги не связаны…» – и сердце мое упало.

– Но что, если она… – снова неразборчиво.

– Неважно. Она не может кричать.

Это я услышала уже очень четко. Я подобрала под себя ноги и попыталась встать, но тут же резко остановилась, осаженная веревочной петлей на шее. Было такое чувство, будто она превратилась в железный прут, вставший поперек горла. Я упала назад, в уголках глаз забегали кровавые мушки. Хватая ртом воздух, я затрясла головой, чтобы прогнать слабость. По венам бежал адреналин. Кто-то схватил меня за щиколотку, и я резко лягнулась.

– Эй! – вскрикнули с удивлением. Незнакомец убрал руку и чуть отклонился назад. Зрение прояснялось: теперь я могла его разглядеть, но он сидел против света костра. Это был один из молодых парней, безликая сутулая фигура.

– Шшш, – сказал он и нервно захихикал, протягивая руку.

Я издала зловещее рычание под кляпом, и он остановился на полпути. Кусты позади него снова зашуршали. Это, кажется, напомнило ему, что его друг или друзья наблюдают, и он с новой решимостью исполнил свое намерение, потрепав меня по бедру.

– Не беспокойтесь, мэм, – прошептал он, подбираясь ко мне на карачках. – Я не причиню вам зла.

Я фыркнула, и он снова замялся. Но шуршание снова придало ему смелости, и он схватил меня за плечи, пытаясь уложить на землю. Я сопротивлялась изо всех сил, пинаясь и толкаясь, он потерял равновесие, ослабил хватку и упал на бок. Из кустов донесся приглушенный взрыв смеха. Услышав его, он подскочил на ноги, как черт из табакерки. Парень наклонился, и, решительно схватив меня за лодыжки, дернул, уложив плашмя. Затем он навалился на меня сверху, всем своим весом пригвоздив к земле.

– Тише! – напряженно шепнул он мне на ухо. Его руки вцепились мне в горло, и я корчилась и билась под его тяжестью, пытаясь сбросить с себя. Но он крепко сжал мою шею, и я прекратила, перед глазами снова расплывались кроваво-черные пятна.

– Ну же, угомонитесь, – сказал он более спокойно. – Только помолчите, мэм, ладно? – Я издала короткий всхлип, который он, должно быть, принял за согласие, потому что ослабил хватку.

– Я не причиню вам вреда, мэм, правда, – прошептал он, одной рукой прижимая меня к земле, а другой неуклюже шаря между нами. – Можете просто не двигаться, пожалуйста?

Я не выполнила его просьбу, тогда он положил руку мне поперек горла и надавил, не так сильно, чтобы я потеряла сознание, но достаточно, чтобы я прекратила сопротивляться. Он был худощавый и жилистый, но очень сильный, решительно принявшись за дело, он задрал рубашку и сумел вставить колено мне между бедер. Парень дышал почти так же тяжело, как и я, от него исходила вонь похоти. Он убрал руки с горла, лихорадочно хватаясь за грудь. Попытки были такие неумелые, что я поняла: до этого он, видно, касался только груди своей матери.