Владимир Михайлов - Дверь с той стороны. Исток

Земля уже знала. Она готовила встречу. Формулы Карачарова, скорректированные учеными с антипланеты, были переданы по связи, и первые группы инженеров успели вылететь в намеченную точку космоса, где предстояло смонтировать устройства для преобразования «Кита» и всего, что находилось на его борту.

Люди с нетерпением ждали встречи. Однако скучать и томиться было некогда: записи, фотографии, образцы, полученные ими в гостях, обрабатывались, систематизировались, приводились в порядок. Работы было столько, что окажись тут вдвое больше людей - и то у них не оставалось бы свободного времени.

Люди не забыли о пережитом. Но они стали теперь иными. Пройденное закалило их, а открытое сделало мудрее. Они научились ваять свою судьбу.

Таков был финал истории «Кита» - достойный финал.

- Капитан! - сказал Истомин. - Считаете ли вы, что рассказанное мною невозможно?

- Не знаю, - честно ответил Устюг. - Принципиально, конечно, это не исключается. Но вероятность, по-моему, крайне мала.

- Пусть так! - почти выкрикнула Инна. - Но если мы не убедимся своими глазами - хотя бы в том, что ничего этого нет, нет планет, нет культуры - мы никогда не простим себе этого: ведь какая-то доля вероятности все же остается!

- А если и в самом деле это так? - спросила Зоя. - Если единственный выход для них заключается во встрече с нами, а мы уклонимся?

- Интересно будет посмотреть, во что они играют, - подумал вслух Еремеев. - Наверное, что-то похожее на футбол у них есть. Не может не быть, если только у них есть ноги.

- Капитан! - воскликнул Истомин. - Если возможность предоставлена нам, зачем отдавать ее? Разве мы - не такие люди, которые становятся героями?

В этом капитан сомневался. Однако промолчал.

Люди ждали ответа, а он молчал. Да, это было заманчиво, беспредельно заманчиво, и молодостью пахли предсказания Истомина: запах неизвестных трасс, лихих посадок, бесшумных шагов разведки шел от них. И все же…

Он вспомнил, что тогда, когда все это было в его жизни, он еще не был капитаном, и право решать принадлежало не ему, а тем, кто был старше и опытнее.

- Нет, - решительно сказал Устюг. - Я должен сохранить ваши жизни - и сохраню. Я не допущу излишнего риска.

- Сохраните - для чего? - крикнула Мила.

- Для чего живет человек? - вопросом ответил капитан.

- Ради детей! - ответила молодая женщина.

- Чтобы творить, - пробормотал Истомин.

- Для любви, - неловко усмехаясь, проговорил Нарев.

«Чтобы играть», - подумал Еремеев, но промолчал.

- Чтобы быть счастливым, - сказала Инна решительно.

- Так, - подвел итог капитан. - Благодарю за информацию. Ваши мнения мне ясны. Но я считаю, что человек живет для того, чтобы выполнять свой долг. Я знаю, в чем мой долг, и я его исполню.

- Что вам дает право ставить ваше понимание выше всякого другого? - требовательно спросил Нарев.

- Закон, - спокойно ответил Устюг.

- Да, - сказал молчавший до сих пор Петров, и неожиданная твердость прозвучала в его голосе. - Можно говорить что угодно, но все должны подчиняться закону. Потому что, как только мы перестанем делать это, мы погибнем - и как общество, и как люди.

- Громко сказано, - проговорил Нарев, и нотка высокомерия проскользнула в его голосе. - Но не разъясните ли вы нам, какому закону мы должны подчиняться? Существующему на Земле?

- Естественно.

- Но разве мы на Земле?

- Законодательство сохраняет силу в пределах всей нашей цивилизации.

- Нашей цивилизации, - повторил Нарев с горечью. - Наша цивилизация насчитывает лишь одну планету, имя которой - Кит. Население этой планеты составляет тринадцать человек, включая нас с вами. И к цивилизации Земли планета Кит давно уже не имеет отношения. Неужели вы до сих пор не поняли, что все, что было действенным на Земле, для нас - звук пустой? Мы живем ныне в своей вселенной. Мы все - не люди, мы - антисущества. Для нас, уважаемый согражданин, существует только этот мир с его четырьмя стенами, и у нас нет никаких законов, кроме тех, какие установим мы сами, потому что у нас здесь иная жизнь, иная логика, иные понятия о добре и зле…

- Это слова, - вмешался капитан. - Только слова.

- Слова? Капитан, на Земле любовь - благо. Кто первый пришел к выводу, что здесь она - зло? Нет, своя логика - не слово, она - факт. И если мы до сих пор этого еще не почувствовали, то лишь по инертности нашего мышления. У нас нет ничего: ни законов, ни истории, ни прошлого, - потому что весь наш опыт здесь не нужен, непригоден. И я не знаю, есть ли у нас будущее - особенно, если вам удастся настоять на своем. Но раз нет закона, то мы вольны поступать так, как найдем нужным - мы, население планеты Кит. А поэтому…

На этот раз голос капитана был резок.

- Ошибаетесь, пассажир Нарев, - сказал он. - Здесь был, есть и будет закон, и я уже не раз напоминал об этом. Закон этот - Устав Трансгалакта, где ясно сказано, что мы можем и что нам запрещено.

- Нет, капитан, - возразил Нарев. - Устав, о котором вы говорите, имеет силу на кораблях.

- Вот именно, - согласился капитан.

- Но разве это корабль?

- Что вы сказали?

- Я говорю, что корабль - средство передвижения. Средство транспорта, служащее для доставки пассажиров и грузов из одной точки мира в другую. Вы не можете доставить нас туда, куда нам нужно. А то, что просто летит в пространстве - не обязательно корабль: это может быть и планета. Я не хотел говорить об этом, капитан, но начали вы сами. Раз это не корабль, на нем нет и не может быть Устава. Мало того: здесь не может быть и капитана. Вы не имеете права командовать здесь - с того самого момента, как «Кит» перестал двигаться по воле людей.

- Имею - раз я командую.

- Командовали. Отныне с этим покончено.

Наверное, следовало что-то ответить. Возразить. Прикрикнуть хотя бы. Но Устюг упустил момент. Кажется, он ждал, что чей-нибудь голос - хотя бы один голос - прозвучит в его защиту. Но люди молчали. Лишь Петров пробормотал:

- Да, это логично. Капитан - для корабля, но не для планеты…

«Вот так, - думал капитан Устюг. - Такие вот дела. Такие».

Он сидел в своей каюте, и жить ему не хотелось.

Всех его сил хватило на то, чтобы достойно выйти из салона. По пути к себе он повстречал Лугового; штурман спешил туда, где капитан никогда больше не хотел бы показываться. Парень отвел глаза. Устюг усмехнулся и не стал его останавливать.

Теперь он сидел в каюте и тупо смотрел на репитеры приборов, которые занимали полстены и давали полную возможность следить за состоянием корабля. Сознание Устюга автоматически фиксировало показания, хотя капитану это было уже ни к чему.

Это пахло средневековьем: бунт на корабле и прочая чепуха в том же роде. Может быть, не следовало подчиняться. Наверное, надо было стрелять.

Он и стрелял бы - будь он уверен, что его программа действий обещает людям больше, чем та, которую избрали они. Но капитан не знал, что лучше.