Борис Фрадкин - Пленники пылающей бездны. Повесть

- Нужно остановиться! - вырвалось у Вадима.

Геолог отрицательно покачал головой.

- Нет! - присоединился к нему и Биронт.

- Я не хочу мириться с тем, что нет никакой возможности перестроить охладительную систему, - настаивал Николай Николаевич. - Я кое-что смыслю в полупроводниках. Нужно подумать, Вадим Сергеевич. Понимаете: думать, искать, не сдаваться. И только в этом наше спасение. Все зависит от вашего конструкторского мастерства. Вы же сами знаете - настоящее решение может прийти в голову неожиданно.

Это ли было не знать Вадиму! Но разве он уже не пытался решить вопрос с перестройкой? Решение может прийти. И его может вообще не существовать.

Андрей вызвался помочь Вадиму. Вдвоем они отправились в агрегатную. Там, сняв крышки реле-автоматов, всматривались в черные сверкающие глянцем небольшие щиты. Каждый щит представлял собой реле. Заподлицо с его поверхностью переплетались золотые линии - они соединяли между собой полупроводниковые чувствительные узлы, небольшие серо-матовые диски. Изготовленная как одно целое, схема чем-то напоминала каналы Марса, видимые в оптический телескоп. В ней не было ни одной движущейся детали, ни одного стыкового или резьбового соединения. До предела простую и компактную, ее невозможно было перестроить в пути. Гораздо проще было бы заменить реле целиком. Абсолютная надежность устройства и представляла теперь трагедию для экипажа «ПВ-313».

Посоветовавшись, Андрей и Вадим пришли к выводу: ничего не придумаешь. Нужна капитальная переделка, выполнить которую можно только в условиях заводах.

Однако спустя несколько часов Андрей снова появился в агрегатной, на этот раз в одиночку. Там он оставался довольно долго, прикидывая, как бы все-таки пересоединить автоматы, не выключая их и не подвергая корабль опасности.

Увы, его знаний инженера-механика оказалось явно недостаточно.

Глядя на линии впечатанной в щит схемы, Андрей убеждался в своем бессилии. Устранить в ней любую неполадку он может с такой быстротой, что за ним не угонится ни один механик на свете, но придумать другое сочетание линий и узлов… нет, тут нужно быть конструктором. И если уж у Вадима ничего не получается, то нечего толкаться тут Андрею Чуракову.

Подземоход «ПВ-313» продолжал свой путь к ядру. В кабинах становилось все холоднее. Температура упала до нуля. От дыхания людей запотевали шкалы приборов, полированная поверхность пульта, металлические ободья люков. Самодельная одежда из матрацев согревала тело до пояса, а ноги оставались открытыми и коченели. Приходилось их обертывать простынями и одеялами, класть сверху подушки. Но при этом уже нельзя было вставать из кресла.

У Николая Николаевича мерзла лысина, он устроил из полотенец подобие чалмы и стал походить на купца из древней Бухары.

Не выдержав, поднимались поочередно в агрегатную. Там было сравнительно тепло, хотя поместиться в тесном помещении ее могли одновременно только два человека.

Мечтали о теплой одежде: о валенках, о шубе, о шапке. Хорошо бы все это сюда! Только кто же мог предположить, что экипаж «ПВ-313», погружаясь в раскаленные недра, окажется в условиях ноябрьских холодов?

Температура падала теперь уже на два с половиной градуса в сутки, и, когда хронометр отсчитал пятидесятые сутки, в кабинах было минус восемь градусов. На металлических частях рамы и пульта оседал иней. Особенно густо он покрывал обод люка в полость бура: оттуда струился еще сравнительно теплый воздух.

Отчаянно мерзли руки. Если Николай Николаевич еще мог это терпеть, то худосочному Биронту приходилось туго. Атомист поминутно согревал дыханием свои костлявые несгибающиеся пальцы, прятал их под мышки, чаще других бегал отогреваться в агрегатную.

Температура снизилась до минус двенадцати… до минус пятнадцати… восемнадцати… Но подземоход деловито и упрямо продолжал прокладывать себе путь к ядру.

Обитатели корабля жили одной мыслью - скорее бы! Чем их встретит ядро? Не будет ли его начало их концом? Вадим оставил попытки заниматься усовершенствованием машины. Скорчившись в гамаке, накрывшись с головой матрацем, он пытался согреть себя собственным дыханием.

На пятьдесят шестые сутки в кабинах мороз достиг уже двадцати одного градуса…

Валентин Макарович коснулся глаз кончиком холодных пальцев, коснулся осторожно и тут же отнял обратно. Глаза горели не то от насморка, не то от переутомления, в голове появилась непривычная тяжесть, уши заложило, в них не прекращался надоедливый шорох, будто где-то поблизости ворошили солому.

- Вам не кажется, что в кабине потеплело? - очень осторожно спросил Биронт.

Николай Николаевич покосился на термоизмеритель: двадцать шесть градусов мороза. При дыхании изо рта вырываются клубы пара. Иней покрыл в кабине все, даже найловойлочную обшивку. Щеки пощипывает. Чтобы уберечь уши, пришлось повязаться полотенцами. Ни об умывании, ни о бритье не может быть и речи. На кого только они теперь походили, обросшие и измученные?

- Вам нездоровится?

- Кто вам это сказал? Я вам этого не говорил. У меня прекрасное самочувствие. Вот только с головой немного не в порядке. Скорее всего от переутомления. Попробую дать ей отдых.

Забравшись с ногами в кресло, Валентин Макарович плотнее закутывается в матрац, подтыкает кругом одеяло, простыню и пробует дремать.

Дектярев с грустью поглядывает на своего товарища. Что делать, если с Валентином Макаровичем стрясется беда? В корабле нет средств от тяжелых простудных заболеваний.

Не прошло и четверти часа, как Биронт с раздражением встряхнулся. Нет, ему не спалось. До ядра совсем недалеко. Болеть абсолютно некогда, сейчас как никогда необходимо работать, вести наблюдения. Болеть можно дома. Кто же бездельничает в лаборатории?

Мысли Биронта бегут вперед, опережая корабль на тысячи километров. Переохлаждение вещества порождает излучение, природу которого установить все еще не удается. И Биронту приходит в голову смелая догадка: не является ли излучение потоком нейтрино - элементарных частиц, из которых, как дом из кирпичиков, построены все атомные частицы - протоны, нейтроны, электроны, позитроны, то есть вселенная? Чтобы доказать это, нужно прежде всего пробиться в ядро земли, а главное - ни на минуту не прекращать наблюдений.

Склонившись к приборам, Валентин Макарович незаметно для себя задремал. Дектярев слышал его хриплое, прерывистое дыхание. С глубоким чувством любви и жалости смотрел он на острые локти, на выступающие из матраца узкие угловатые плечи атомиста. В нем самом разгоралось ожесточение. Работать, черт возьми! Перед ними еще столько нетронутого материала для исследований. Они, Дектярев и Биронт, в данный момент глаза и руки всего научного мира. Ими двигает воля славного поколения покорителей природы.