Владимир Калашников - Ярко-красное чудо

То, что пришло ему в голову. Может быть, оно сработает…

Человек считал про себя, сколько времени продолжалось дуновение снизу. Три минуты. Столько же и перерыв. Он проверил это несколько раз, отследив по секундной стрелке.

В последний день, в последние минуты перед нежданным расставанием, Тайда просила папу сделать это, — у самой-то лёгкие ещё слабенькие, быть может, потому что ни разу не плакала за пять лет жизни, ибо враги чувствуют тембр человеческого голоса, даже если тот звучит глубоко под землёй, внутри стальной коробки бункера. Но когда завыла сирена тревоги, Тайда впервые заплакала, беззвучно, только прозрачные солёные капельки текли по щекам. И Гройн взял игрушку с собой, пообещав привести её в нормальное состояние, когда вернётся. Но вряд ли это когда-нибудь случится. Теперь. После того, что он задумал. После того, как Гройн использует его.

Гройн взял ярко-красный предмет, и сделал то, что должен был сделать на дне рождения доченьки, да не успел, из-за этих проклятых тварей. Потом оторвал от рубашки тонкую полоску, ещё одну, ещё, связывал вместе, пока не получилась длинная верёвка. Один конец обвязал вокруг булыжника, который выковырял из мостовой, — изрядно помог штык-нож, прилагавшийся к автомату, — другой конец привязал к этому маленькому трепещущему чуду. Чуду из земного мира…

И сбросил всё в ров, выбрав момент, когда дыхание неизвестной силы снизу прекратилось.

А потом, хищно улыбаясь, прошёл на другой берег канала, раздумывая по пути, как трактуют эту его улыбочку учёные ксеноморфов. Вошёл в пустой дом, с обращённой на набережную прорезью на всю стену. И лёг прямо на пол, спиной вниз. Всё так же улыбаясь, следил за окном. Приготовив оба автомата.

Прошло несколько минут, и вдруг… Ярко-красный воздушный шарик возник в воздухе, вознесённый ветром, но улететь не мог, удерживался лежащим на дне канала грузом. Смешная мордашка, — оранжевый контур на пузатом резиновом теле, — глядела на Гройна глазами-блюдцами, широко раздвинув толстые губы в дружелюбной улыбке, растопырив ушки-антенны. Старая игрушка — след старых мифов… Конечно, на празднике приветливого инопланетянина он выдал за подковёрного гномика, с лёгкостью сочинив для доченьки сказку.

Даже такую, идейно устаревшую игрушку он с трудом достал для Тайды, ведь заводы теперь делали оружие. Все игрушки остались с тех времён, когда романтики смотрели на звёздное небо, испытывая вдохновение, не всепоглощающую ненависть. Когда писатели ещё могли придумывать истории о дружбе с пришельцами. Реальность рано или поздно развеивает мечты и рождающиеся мифы в прах. Или в радиоактивную пыль, как случилось со многими земными городами. Удел литераторов теперь — гимны борьбы и ненависти, и эти новые книги куда более искренны, чем все, что были написаны о дружбе. Что служило источником вдохновения писателям в былые времена? Сны и грёзы, рефлексия, иногда наркотические видения — призрачные, нереальные образы. Теперь, чтобы яростные слова родились в груди, достаточно лишь выйти из бункера и посмотреть вокруг, на руины. Или вспомнить потерянных навсегда близких, сожжённых ядерным огнём, погибших товарищей, что взрывали гибнущие истребители так, чтобы волна пламени обжигала аппараты ксеноморфов. В ежедневном «Боевом Листке» больше шедевров, чем написано было за последний век…

Беззащитное, чуждое этой планете тельце дрожало в потоках воздуха ещё несколько секунд, а потом, когда дуновение прекратилось, будто растворилось в воздухе.

Гройн оскалившись, ждал его следующего появления. Эффект внезапной материализации происходил из-за того, что первые метры полёта проходили за тварями, что окружали человека. И во второй раз, чуть ниже того места, где появился шарик, Гройн заметил расплывчатые, — пока ещё! — черты ксеноморфной твари — отвислые губы, по всей морде шевелящаяся бахрома, заканчивающаяся мелкими шариками-глазами. Человек продолжал лежать, наблюдая за появлениями и исчезновениями шара, и с каждым разом всё чётче видел врагов.

Они стояли большой толпой, держали на плоских и широких щупальцах непонятные приборы, направляли на человека, фиксируя каждое его движение. Но, к счастью, не мысли. Шевелились тонкие отростки, произрастающие из свободного от бахромы участка ниже губ, — что на самом-то деле губами и не являлись, — выгибались, переламываясь во множестве суставов, прикасались к биологическим приёмникам на телах соседей. Из лекций, регулярно читаемых земными профессорами солдатам, Гройн знал, что ксеноморфы так обмениваются тем, что в земном понимании зовётся словом. Только их «слова» растворены в сверхтекучих кристаллах, заполняющих полости в голове и груди.

Посторонние размышления немного помогали пилоту. Привыкание к виду врагов происходило машинально. И уже никакая аура, исходящая из чужих аппаратов не помешает ему видеть это, зреть врагов.

В какой-то момент, — то ли после восьмого возникновения шарика, то ли после девятого, — чужие твари не исчезли. Барьер, установленный в мозгу человека, рухнул.

И Гройн поднялся с пола, нехорошо улыбаясь. И открыл по врагам огонь, с двух рук. Потом перешагнул через трупы, истекающие оранжевой жидкостью, и, вытянув за окно руку, дождался, пока шарик проплыл мимо. Тогда схватил, отвязал, бережно выдавил из резинового чрева воздух. Спрятал в самый глубокий карман, и закрыл на застёжку-липучку. Он ещё надует этот шарик, когда, как и обещал, вернётся домой. И покажет любимой маленькой Тайде, как надул с помощью шарика ксеноморфную мразь. Осталось найти истребитель.

Он это сделает.

Его не могли утащить далеко, слишком тяжела металлическая туша для скользких ласт ксеноморфов. А наземных машин у них нет. Наверное, вся их промышленность так же погрязла в войне, как и земная, направив все мощности на сборку кораблей и оружия. А может, машин здесь никогда и не было…

Гройн шагнул в сторону двери, заправляя новые магазины, и закладывая в подствольные гранатомёты разрывные и напалмовые заряды.

Теперь город превратится в лабиринт для самих испытателей. Они будут убегать по стеклянным улицам от катящихся вслед огненных валов, и прозрачные булыжники под их ногами будут лопаться от жара. Разлетающиеся стеклянные осколки будут ранить их плоть, преследовать мечущиеся толпы, истязая тем больше, чем больше те будут ударяться в панику. Зелёные трубки, — кирпичи их зданий, — будут схлопываться в пламени, стекать аморфной массой в кипящие лужи и испаряться. Прямо в лиловое небо, круша угловатые жёлтые облака изумрудным паром, будто он внезапно обретёт остроту и твёрдость граней земных драгоценностей.

Гройн знал, что всё это случится прямо сейчас. Расплата за человеческие города неминуема. Но есть у ксеноморфов и ещё один должок, лично ему.