Хуан Арреола - Фантастические рассказы из журнала «Вокруг света»[искусственный сборник]

Солнце нам больше не угрожало: незащищенные тенью участки остались позади, но возникла другая проблема. Как нам попасть внутрь здания? Самое лучшее — подобраться поближе к грузовому люку, просторный тамбур которого позволит вкатить туда палатку, не повредив ее. Пока мы приближались к базе, я изложил Стаен свои соображения на этот счет:

— Нам придется попросить кого-нибудь раскупорить тамбур. Мы будем проходить прямо под витринами бара, а предчувствие подсказывает мне, что дело идет к концу смены и народу в баре полно: скоро спиртное начнут продавать со скидкой. Нас не могут не заметить.

Стаен внезапно остановилась и дернула за лямки рюкзака так, что я едва устоял на ногах.

— Что ты сказал? — хрипло спросила она.

Я все не мог взять в толк, что ей не нравится.

— Ты предлагаешь мне пройтись совершенно голой перед окнами бара в час пик?

Обернувшись к ней, я попытался было урезонить Стаен:

— Пойми, нам повезло, что мы вообще остались живы. О чем ты говоришь?

И тут она разрыдалась:

— Делай со мной, что хочешь, я не пойду туда.

А ведь никто иной, как она, помогла мне выстоять в этой передряге. До сих пор мороз по коже идет, когда вспоминаю наш переход. Изжарились мы лучше, чем осетрина на вертеле, на ногах живого места не осталось. Даже если бы и не проделали этот путь, а просто находились в палатке, мы играли со смертью. И всякий раз, когда приходилось совсем туго, это она вселяла в меня надежду, не позволяла впасть в отчаяние. Только теперь, впервые, выдержка и чувство юмора, которые я мог оценить, как никто другой, изменили ей. Какой-нибудь подонок на моем месте наверняка сорвался бы, наорал на нее. Но только не я.

Я обнял ее, окинул взглядом ее фигуру, провел руками по спине, по волосам, гладил ее грудь, нежный живот. Я сам уже не соображал, что делаю.

— Стаен, Стаен, дорогая, — задохнулся я, — такой красавицы, как ты, этим придуркам за всю свою жизнь видеть не доводилось. Ты сама это знаешь.

В эту минуту в левом ухе у меня щелкнуло, а левое ухо, надо сказать, у меня вместо барометра. Давление воздуха в тенте начало падать. Значит, как мы его ни берегли, где-то появилась прореха.

Стаен тоже почувствовала неладное. Она снова вцепилась в мою упряжь и подтолкнула меня вперед. Моим единственным желанием было броситься наутек.

— Удвоить темп! — рявкнул я. — Левой, правой!

И снова нам повезло. Сквозь туман, уже скапливавшийся в палатке, я разглядел, что люк открыт. Это походило на грубейшее нарушение техники безопасности, но я до конца дней благодарен тому неизвестному нарушителю. Сам я вышагивал первым. Стаен пряталась у меня за спиной, таким манером мы продефилировали перед окнами бара.

Я помню округлившиеся глаза, открытые от изумления рты и застывшие руки с бокалами. В тот вечер за стойкой стоял сам Йоркнер. Он потом рассказывал мне, что такой гробовой тишины, которая воцарилась при нашем появлении, он не помнит за долгие годы работы в баре.

Мы со Стаен влетели в тамбур с такой скоростью, что я заработал синяк, с разбегу ударившись лицом о внутреннюю дверь. В ушах у меня покалывало, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Только теперь я понял, что налетел на пульт управления входом и проехался по рубильнику аварийного блокирования. Дверь люка с металлическим лязгом захлопнулась. Тент сразу опал, опутав нас, а в тамбуре гудел, наполняя его, потрясающий свежий воздух.

Выпутываясь из тента, я стукнулся о стену. Стаен просто плюхнулась на пол. Мы оба, задыхаясь, глотали воздух. Только я собирался ляпнуть что-нибудь вроде "слава Богу, дошли", как за внутренней дверью послышался топот и возбужденные голоса. Публика, поджидавшая вожделенного часа, когда после рабочего дня спиртным в баре начинали торговать со скидкой, почтила нас своим вниманием.

Стаен рванула на себя дверь палатки, выбралась наружу и процедила сквозь сжатые зубы:

— Убью первого же ублюдка, который сунется сюда.

— Эй, Суареш! Ты в порядке? — раздался в динамике знакомый голос Поркнера.

Он, по всей видимости, первым пришел в марафоне от стойки бара до грузового отсека. Я отшвырнул тент и ладонями закрыл объектив телекамеры, обозревавшей внутренность тамбура.

— Мы в полном порядке, — сказал я в переговорное устройство, — но хорошо бы что-нибудь накинуть.

— Об этом уже позаботились, — ответил Поркнер, — но у нас тут зажегся аварийный сигнал, придется открывать люк вручную. Отойдите в сторону.

Мы со Стаен прижались к стене. После переговоров, которые, казалось, длились целую вечность, послышались металлический лязг и клацанье. Затем дверь подалась вперед, и образовалась щель, в которую просунулась рука Поркнера. В руке были две белоснежные скатерти. Да будет благословенно имя этого благородного человека, и чтоб мне пусто было, если я еще раз позволю себе охаять его спагетти!

Под рукоплескания зрителей мы со Стаен, скромно задрапировавшись в тоги, шагнули в пропыленный коридор. Даму, естественно, проводили в ее покои, а мне пришлось ответить на множество вопросов. Не обошлось без непристойных замечаний относительно моего, скажем так, физического состояния, которое не осталось не замеченным любопытствующими, пока мы неслись под окнами бара. В общем, как я всегда говорю, нам, первопроходцам, выпала честь брать самое трудное на свои плечи.

Если вас интересует, как сложились в дальнейшем мои взаимоотношения с капитаном Крамблитт, замечу лишь, что ее прощальный поцелуй обещал многое. Когда мы повстречались с ней в следующий раз, она спросила, нет ли у меня желания покататься на лыжах. Дело было на северных ледниках Марса, но это уже совсем другая история.

Когда "Стар Скаут" вышел из гиперпространства на окраине скопления Тысячи Солнц, его скорость была много меньше световой. Впереди, чуть ниже, виднелась последняя звезда скопления — двойная система, состоявшая из желтого карлика и бело-голубого гиганта. Приборы нащупали сверкающую точку — в четырехстах миллионах миль от бело-голубого солнца, — определили новое направление, и "Стар Скаут" опять исчез в гиперпространстве.

Но вот он снова вышел в обычный космос, и точка превратилась в планету, которая сверкала вдали, как огромный драгоценный камень на темной вуали. Проходили часы, и планета увеличивалась, заполняя весь экран. Сквозь опаловую дымку уже можно было с трудом различить массивы суши и небольшие моря.