Борис Зубков - Самозванец Стамп. Рассказы

- Это всего лишь решетка парка.

- Не стоит ли за ней автомобиль?

- Если вас действительно преследуют, то проще оставить машину за углом, а не выставлять ее напоказ.

- Вы младенец. Так удобнее стрелять.

- Понимаю. У вас в карманах весь наличный золотой запас Лиссабонского национального банка. В слитках или монетами?

- Плохая шутка. А теперь идите, идите. Проваливайте!

- Давно ли вы купили эту скамейку, сеньор? Почему вы не повесили на ней плакат «Частная пристань»?

- Если вы хотите поджариться на костре, разожженном для другого, оставайтесь.

- Я неплохо боксирую, и во мне двести фунтов. Я остаюсь.

- Спасибо. Видимо, ваше благородство простирается настолько далеко, что вы даже не потребуете от меня никаких объяснений?

- Мало держать в руках бутылку, сеньор, надо еще ее раскупорить. Хоть кое-что узнать бы не мешало…

- Говорят, черт, набравшийся опыта, лучше неопытного ангела. То, что я на вас вылью, мой юный друг, превратит вас в дюжину чертей. Не расстаться ли нам, пока не поздно?

- Сеньор, вы опасаетесь человека в синем плаще? Он здесь. Прячется за каштанами, что растут на том берегу пруда.

- Они измучили меня.

- Идите налево, к выходу. Быстро! Я буду все время сзади…

- …Теперь мы спустимся по Руа да Прата в гавань.

- Я предпочел бы переулки.

- Руа да Прата похожа на базар. В толпе легко затеряться. А не доходя до гавани два квартала, свернем в переулок. Если вы уж так обожаете переулки…

Они шли мимо магазинов, нестерпимо блестевших зеркальными стеклами, мимо кафетериев, пытавшихся уйти в редкую тень пальм и олеандр. И хотя потянувший с моря бриз проветрил улицу, жара испепеляла. На перекрестках, открытых солнцу, полицейские-регулировщики обливались потом в своих мундирах из толстого серого сукна. Чистильщики обуви запрятались глубже под пестрые навесы. Город плавал в растопленном масле желтого зноя. Только двое случайных знакомых не замечали жары.

- Зачем вы привели меня сюда? Последний этаж - это опасно. Вероятность того, что призывы о помощи услышат соседи, уменьшается вдвое. Ведь над нами никого нет. Кроме тех, кто любит устраивать засады на чердаках. И вообще это звучит неприятно - последний этаж, последний этап, последний шанс.

- Вы совсем псих. Кажется, я зря с вами связался.

- Конечно, зря. Абсолютная истина в последней инстанции - зря! Я буду преподносить вам одну пилюлю за другой. Вот первая хорошенькая, ароматная пилюлька - я обокрал покойника! Как вам такое понравится?

- Сколько же монет вам удалось выудить из его карманов?

- Я выудил самое ценное - то, что было в его голове.

- Боюсь, сеньор, что у вас припасено много историй. Лучше я приготовлю полную кастрюльку кофе, и мы поболтаем не спеша. А то ваши мысли прыгают, как зубья пилы по железному дереву. Сюда никто не заявится, уверяю вас. Домовладелец почему-то вбил себе в голову, что я служу в тайной полиции, и боится меня, как сатаны. Исчезаю, сеньор! Иду делать кофе. Я стряпаю его так, что потом сердце выпрыгивает из ушей…

- …Действительно, отличный кофе. И портвейн из Алентежо! Они воскрешают меня. Так вот - я обобрал покойника. Он был моим лучшим другом, мы когда-то вместе учились в Коимбрском университете, хотя и на разных факультетах. Мой друг Акилино всю жизнь что-нибудь изобретал. Зарабатывал неплохо. Последнее время его интересовал новый способ получения электрической энергии. Кто-то догадался вычерпывать электричество из струй раскаленных газов. Величайшее изобретение со времен Фарадея. Вы знаете, кто такой Фарадей?

- У него большая фирма, сеньор?

- О бог мой! Ваше невежество искупается только вашим кофе. Если можно, еще чашечку… Акилино сумел получить энергию этим новым способом. Но его установки давали только постоянный ток. Акилино для каких-то таинственных целей нужен был переменный ток. Он мучился над этой проблемой, как мучается женщина, беременная великаном. Он и меня сумел заразить своими идеями. Потом Акилино тяжело заболел. Все знали, что он скоро умрет. Однажды вечером я вернулся от него домой сильно опечаленный. Тогда я не бродил по чужим чердакам, а жил на Руа да Сура в хорошем старинном доме. В квартире, кроме меня, ни души. Тихо, словно в склепе. Вдруг я услышал, как останавливаются мои часы. Тикают все тише и тише, будто испугались собственных звуков. Раздалось последнее тиканье, и я внезапно увидел решение проблемы, которая так мучила Акилино. Догадка возникла в мозгу внезапно, как вспышка молнии. Я понял, почему поэты говорят: меня озарило! Действительно, озарение, вспыхнувшая звезда, сноп искр - все что хотите в подобном роде. Я посмотрел на часы, стрелки застыли на девяти часах тринадцати минутах. Потом я узнал, что Акилино скончался в девять часов четырнадцать минут. Совпадение? Как бы не так! Я обокрал покойника - вот правда. Несчастный все время размышлял над проклятым вопросом, он не давал ему покоя до последнего вздоха. Предсмертная агония - и одновременно взрыв гениальных догадок! Вы понимаете, в последнем рывке мозг испепеляет сам себя… Смотрите, смотрите, ваши часы остановились! Кто-то умер… Они убили еще одного… Я знаю…

- Успокойтесь, сеньор. Моя неаккуратность, не завел вовремя свой будильник…

- Когда Акилино умер, часы остановились. Почему? В этом что-то есть… Налейте мне еще вина… О чем я говорил? Да, предсмертные взрывы в мозгу. Факелы протуберанцев. Пламя от последней вспышки обжигает и чужой мозг. Разумеется, не всякий. Только тот, кто настроен в унисон с мозгом бедняги. Если они думают об одном и том же, между ними протягивается незримая связь, хрупкая, как нить из пепла. Она держится мгновение и рассыпается в прах. Этого мгновения достаточно, чтобы передать самое важное. Я поймал последнюю мысль Акилино и воспользовался ею. Потом получил патент на изобретение, сделанное мертвецом, и присвоил его себе. Груду золота за патент никто не дал, но кое-что я выручил. Вот так я обокрал покойника. Нравится?

- Запутанная история. Еще вина?

- Наливайте… Потом я подумал: не может быть, чтобы последняя отчаянная вспышка сознания не оставила следа в самом умирающем мозгу.

- Неужели мысли застревают в мертвой голове?

- Мозг живет и после смерти. Недолго. Несколько минут. Он угасает, как керосиновая лампа, в которой кончился керосин. Когда у меня появились деньги, я купил небольшую лабораторию. Даже нанял двух специалистов. Мы сумели сделать аппарат, который вылавливал в умирающем мозгу шорохи жизни. Биохимический усилитель. Чудовищно чуткий прибор. Отзывался на самые тонкие химические реакции, сопровождающие каждую мысль, анализировал ионные потоки в нервных клетках и тому подобное. Кое-что нам удалось подслушать через сутки после смерти. А какие шквалы бушевали в мозгу в момент агонии!