Сергей Снегов - Сочинения в трех томах. Том 1. Люди как боги

- Ох! - вскрикнула Ольга, падая в кресло.

Несколько минут мы молчали. В командирский зал не доносились шумы корабля, а во всех его помещениях и коридорах в эту минуту сновали люди и звездные друзья - растерянные, полностью вытерпевшие и ужас неминуемой гибели, и радость неожиданного спасения: не знаю уж, что сильнее ударило по нервам - ожидание ли смерти или избавление от нее. Ольга слабым голосом произнесла:

- Эли, какая катастрофа! Я ничего не могу понять! Какая сила могла заблокировать наши МУМ, они ведь так защищены от посторонних воздействий! Почему ты молчишь, Эли? Мне страшно, не молчи, я же ничего не понимаю!..

Я сказал, стараясь сохранить спокойствие:

- Я молчал оттого, что все понимаю. Рамиры объявили нам войну. Они уничтожили эскадру Аллана и твоего мужа, Ольга. Теперь настал наш черед.

Она смотрела на меня округленными, полубезумными глазами.

- Я привыкла верить тебе, Эли, я всегда верила в каждое твое слово… Но ведь не могли же они знать, что именно Петри начинает операцию, не я, не Камагин, не Осима, а Петри! Это знали только мы на кораблях. А рамиры ударили по одному Петри!

- Нам тоже досталось, не забывай, что наши МУМ заблокированы, - мрачно возразил я. - А что до того, как они могли узнать наши планы, то вопрос решается просто. На наши корабли проник их лазутчик!

- Ты сказал - лазутчик, Эли?

- Тебе не нравится это слово? Тогда шпион, соглядатай, разведчик, филер, стукач, предатель, тайный агент, - выбирай любое! И находится он на флагманском корабле. Он на «Козероге», Ольга!

О восстановлении не приходилось и думать: в корпусе корабля зияла исполинская рана. Конструкторы сделали все, чтобы возможный противник не только не завладел аннигиляторами, но и не сумел догадаться, какие машины находились в правой корме звездолета. После осмотра разрушений Ольга призналась:

- Мне и в голову не пришло, что можно так выправить траекторию корабля. Я растерялась. Уничтожение аннигиляторов - такой недопустимый вариант защиты… Я носила ключ как брелок или медальон. Как ты мог вспомнить о ключе, Эли?

- Вероятно, потому, что я в последние дни думаю только о недопустимом, - сказал я. - Мысли мои поглощены одними невероятностями. К тому же, когда мы сдали «Волопас» Орлану неповрежденным, я часто в плену вспоминал, что был еще такой выход, как уничтожение аннигиляторов.

- К счастью, вам тогда удалось ограничиться перепутыванием схемы МУМ.

- Что сегодня за нас, кажется, сделали враги, - с горечью сказал я.

К этому времени стало ясно, что и МУМ быстро не восстановить. Внешне она казалась такой же неповрежденной, как и МУМ «Тарана». Но если та как-то действовала, путая причины со следствиями, то эта не принимала и не выдавала сигналов. Она просто не работала. Была непостижимая сложность в сочетании слов: «Просто не работала!»

Зато ручное управление удалось наладить. «Овен» опять мог двигаться, но примитивным движением, без сверхбыстрых расчетов ситуации. Он потерял свою мгновенную ориентировку в космосе. Он был быстр, сообразителен и точен лишь в меру быстроты, сообразительности и точности дежурных штурманов. Для галактических рейсов такой корабль уже не годился.

Ожившая связь донесла депешу Олега:

«Сообщите, что с вами? «Овен»! Сообщите, что с вами? Сообщите, что с вами?…»

Следующим извещением было приглашение мне и Ольге прибыть на флагманский звездолет и информация о потерях. Погибло три четверти эскадры - «Телец» и двенадцать галактических грузовиков из четырнадцати. На «Козероге» и «Змееносце» тоже были разлажены МУМ, и механики не давали гарантии быстрого восстановления. Мы с Ольгой сели в планетолет.

На «Козероге» мне на грудь кинулась Мэри. Она оплакивала меня, будто я погиб. Я вытер ее слезы и посоветовал вглядеться: я живой, еще крепкий и долго собираюсь остаться таким!

- Я потеряла сознание от ужаса, когда увидела, куда несет «Овна»! - Она всматривалась в меня, словно все не верила, что я возвратился. - Вы были так близко от эпицентра взрыва!

Лишь теперь до меня дошло, что испытывали на «Змееносце» и «Козероге». Я страшился за них, но еще больше оснований они имели страшиться за нас.

Ромеро горестно сказал тем цитирующим голосом, какой всегда появляется, когда он прибегает к примерам из истории:

- Принесли «Тельца» на заклание, дорогой адмирал. Как ни скорбно, но нужно признаться, что враги могущественней нас.

- Могущественней ли - не знаю, но хитрей - да, Павел.

А подавленному Олегу я сказал:

- Прошлого не вернуть, будем думать о будущем. Я тебе задам один вопрос - постарайся ответить точно. Разладка вашей МУМ происходила двукратно - так? МУМ отказала, потом какие-то секунды снова работала и опять отказала - уже окончательно. Я правильно рисую картину?

- Все происходило именно так, - сказал он, удивленный. - Какой ты делаешь отсюда вывод?

- Очень важный, - заверил я и потребовал узкого совещания - капитаны звездолетов, я, Ромеро, Граций, Орлан, Бродяга.

Потом я пошел в консерватор. В прозрачном саркофаге, навеки невозвратимый и навеки нетленный, лежал Лусин, такой обычный, такой как бы задремавший, что нельзя было только стоять и молча смотреть на него. И я сказал ему:

- Лусин, ты знаешь, я никогда не мстил. Даже за сына, погибшего на Третьей планете, не захотел мстить. Он изнемог в прямой борьбе с прямым врагом, мы попросту оказались в тот момент слабей врагов. Нет, я не мстил за Астра, ты это знаешь, Лусин! Ты добр, ты нежен душой, Лусин, ты не позволил бы мне мстить. Но за тебя я отомщу! Ты пал жертвой коварства, а не в честном бою, я должен отомстить за тебя, Лусин! И за Петри, и за всех товарищей на «Тельце»! И за Аллана и Леонида! И за аранов - некогда могучий народ, сегодня жалкий, забывший науку, впавший в суеверие! Не спорь, Лусин! Не возмущайся моей жестокостью. Враги не оставили нам другого выхода, кроме как быть жестокими. Мне тяжело, мне бесконечно тяжело, Лусин! Но пойми - нет другого выхода!

Так я говорил с ним, так ему одному открывал свою душу, даже Мэри не смог бы сказать того, в чем признавался и о чем предупреждал его. И я ушел из консерватора если не успокоенный, то просветленный: очистил себя от сомнений, знал, что отныне не дам себя разжалобить. Наш путь будет труден, возможно, долог, - я пройду его до конца! Никто не знает своего будущего. Путь и вправду вышел долог, но нет ему конца!