Сергей Снегов - Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

Вскоре я устал от политики. Переход в небытие, даже обманный, дался нелегко, мысли быстро теряли остроту. Я стал думать о Елене.

Я видел, как она стояла в камере в ту последнюю минуту нашего свидания. Ее лицо исказилось, глаза сверкали, она вдруг стала очень некрасивой. «Ненавижу тебя! - говорила она. - Боже, как я тебя ненавижу!» Это нелегко пережить.

- Хватит! - крикнул я на себя. - Все идет, как и должно идти!

Я сделал несколько шагов по дорожке. Ноги все же не обрели прежней крепости, в икрах скоро заныло. Я был один, если не считать деревьев, кустов, оставленной позади скамейки да какой-то тусклой звездочки, выбравшейся на темнеющий небосклон. Вот так бдительная охрана, подумал я и негромко проговорил:

- Григорий, вы где?

Он мигом возник из кустика, как демон из бутылки.

- Вы меня звали, генерал?

- Звал. Но как вы услышали, я не кричал.

Ухмыляясь, он показал на кругляшок, приклеенный возле уха.

- Настроен на ваш голос. Как бы ни сказали, услышу.

- Спасибо, что предупредили, Григорий. А как сделать, чтобы вы не слышали моих бесед с другими?

- На открытом воздухе нельзя, - сказал он честно. - Если специально не выключить приемник. А у себя в кабинете вы экранированы. Там вызываете меня нажатием кнопок на столе или видеоскопе. Разрешите вопрос. Вы меня позвали? Что я должен сделать?

- Знаете ли вы двух ученых, работающих поблизости?

- Два чудака. Невообразимые люди!

- Нельзя ли попросить их ко мне?

- Когда доставить обоих?

- Попросить, - повторил я. - В мою комнату, чтобы вы нас не подслушивали.

Он проводил меня до дома и уселся на веранде. Не было заметно, чтобы он торопился выполнить мою просьбу. Вероятно, он незаметно для меня передал ее другим охранникам.

В комнате стояло несколько спальных кресел и диван. Спальными я назвал их потому, что погружение в их просторные недра быстро вызывало сон. Диван был жестким, как скамья, ко сну он никого не клонил. Я погрузился в кресло и задремал. Меня разбудил шелест. Передо мной стояли двое мужчин, один водил ногой по паркету - деликатно создавал пробудивший меня шум. Они дружно заулыбались, чуть я открыл глаза.

- Бертольд Швурц, ядрофизик, - сказал один и поклонился, не приближаясь и не протягивая руки.

- Бертольд Козюра, хронофизик, - и этот поклонился без рукопожатия.

С полминуты я рассматривал обоих, забыв, что сам вызывал их. Они терпеливо ждали моего вопроса.

- Метафизиков среди вас нет? - спросил я.

- Мы даже не мистики, - отверг подозрение Бертольд Швурц, - мы ученые.

- Экспериментаторы, - дополнил Бертольд Козюра. - это, знаете…

- Знаю. Сам работал в лаборатории. Но о вашей услышал только здесь. Давно вы существуете и что изучаете?

- Мы очень секретные, о нас не сообщают, - разъяснил Бертольд Швурц.

- Мы очень важные, - дополнил Бертольд Козюра. - В смысле перспектив наших исследований.

- Нас создал маршал Комлин, - продолжал Швурц. - Он считал, что наш успех может изменить весь ход истории. Мы тоже так считаем.

- Нас финансирует полковник Прищепа, - дополнил Козюра. - Он уверен, что наша работа оправдает любые затраты. Мы с ним согласны.

- Очень рады ввести вас в курс наших великих открытий, - это сказал Бертольд Швурц.

- Счастливы не откладывать этого дела, - возгласил Бертольд Козюра.

- Начинайте вы, - предложил я Швурцу. - Ядрофизик, не ошибаюсь?

- Да, физика ядра. Новая наука, у нас о ней еще никто не знает. Кроме нас двоих, конечно.

- Никто не знает у нас? Где же тогда знают?

- Об этом скажет мой друг Козюра, он хорошо изучил запределье нашего мира. Начать ему?

- Я уже сказал - начинайте вы.

Кроме имен, у обоих физиков было еще одно общее свойство - и оно первое привлекало глаз: ни одна волосинка не омрачала их сияющих черепов, даже цвет кожи на головах был одинаков - голубовато-желтоватый, резко отличный от розоватости лбов и щек. В остальном оба физика были люди как люди: один непомерно высок и худ, другой столь же непомерно низок и толст, один длинно- и узкорук, другой короткорук и широкопал.

- Осмелюсь доложить, генерал, - излагал толстый ядрофизик, - что на нашей планете основной источник энергии - молекулярные превращения. Вот, например, энерговода: натуральная вода, только переменившая свою структуру. В энерговоде молекулы вползают одна в другую - и обычная вода превращается в сгущенную, а освобождаясь от неестественного сгущения, выдает накопленную в ней энергию. Это, конечно, отличный энергетический материал, но мы открыли тысячекратно мощнейший источник энергии. Не уродовать молекулы сжатием, а дробить либо начисто уничтожать ядра их атомов. И тогда исчезающее ядро превращается в энергогенератор. Если бы, генерал, вас самого… нет, лучше вашего охранника, либо моего друга Бертольда, либо даже меня самого, готов и на такое самопожертвование… Короче, если бы вдруг разбрызгать ядра всех атомов одного человеческого тела, то чудовищный взрыв даже нашу славную столицу Адан, огромный город, мгновенно превратил бы в шар огня, в гору пепла, в ураган раскаленной плазмы.

- Очаровательная перспектива! А если бы всех жителей Адана?..

- О, еще восхитительней! Погибла бы вся планета, все стало бы на ней пламенем, испепеляющим сиянием… Вспыхнула бы новая звезда! И если наша работа завершится удачно, такой эксперимент…

- Надеюсь, удачи у вас не будет! Мне бы не хотелось превратиться в пламя и так губительно засиять. Ваше яркое описание пока доказывает мне лишь то, что вы, во-первых, занимаетесь крайне опасным экспериментом. И, во-вторых, экспериментом ненужным, ибо немыслимо заставить материю самоуничтожиться. Я в школе учил, что материя неуничтожаема.

Швурц с мольбой поглядел на друга. Настал черед второго Бертольда, худого хронофизика Козюры, переубеждать меня. В его речи звучали скорбные нотки.

- Генерал, вы трагически ошибаетесь! Высвобождение внутриядерной энергии происходит чаще, чем можно вообразить. И приводит к уничтожению городов со всем их населением. Не исключено и распыление целых континентов, даже всей планеты. Правда, уничтожение целых стран, тем более всей планеты, нам пока…

- Значит, уничтожение городов вы наблюдали?

- Наблюдали, генерал.

Мне стало ясно, что оба физики - психи. Было только непонятно, буйные или тихие? Они сидели рядком на жестком диване. Поза выражала не угрозу, а уважение. Почти угодливость. Так держатся обычно только просители. Правда, в следующую минуту они могли вскочить, завопить и броситься меня душить. Я подосадовал, что запретил Варелле тайно прислушиваться к беседе в моей комнате. И сказал с большей вежливостью, чем они того заслуживали:

- Наблюдали уничтожение городов на нашей планете? Что-то никогда об этом не слышал.