Сергей Рублев - Начало тьмы

…Он зверски, немыслимо устал. Происходящее длилось уже целую вечность, и вконец обрыдло своей непонятностью. Он вращался в каком-то слегка светящемся замкнутом коконе, не в силах самостоятельно пошевелить ни рукой, ни ногой. То и дело он с бессильной досадой наблюдал свои конечности, в беспорядке болтающиеся вокруг — больше наблюдать было нечего, кроме, разве, голубоватого светящегося киселя, из которого и состоял кокон. В ушах что-то щелкало и булькало — тихо и назойливо. Все это могло довести до белого каления любого, но он не чувствовал ничего, кроме усталости и некоторой досады — может быть, потому, что вправе был ожидать худшего. Но чувство было слишком прочно и ярко, чтобы объясняться только этими причинами. Отари казалось, что он давно знает ответ, но внести окончательную ясность мешала усталость… и все та же несознательная уверенность. Успеется.

…Зрение вытворяло странные фокусы — казалось, он заключен в светящемся волчке, который время от времени запускали. Непроницаемая завеса, неожиданно расширяясь, мчала вокруг с угрожающей быстротой, потом так же неожиданно сжималась, замирая, чтобы потом вновь ускориться. Отари стесненно вздохнул, пытаясь проморгаться — лицо было залито подсыхающими слезами и неприятно пощипывало. Какая-то физиологическая реакция — как смех от щекотки. Особого горя он не испытывал — лишь утомительную похмельную трезвость. Тело болело общей неразличимой болью, новые толчки ничего не добавляли к ней — к этому можно было даже привыкнуть. Нога особо себя не проявляла — болела, и все. Весь процесс представлялся чем-то вроде механической стирки белья — то же безостановочное тупое вращение. При иных обстоятельствах он давно бы заблевал весь скафандр… Но сейчас он сам себе напоминал воздушный шарик на привязи — такой же безразличный и пустой, ничем, в сущности, не отличающийся от ветра, который его мотает… «Человек на семьдесят процентов состоит из воды…» — наставительно подумал кто-то внутри. Ничего не скажешь, верное замечание. Растопырив руки, он попытался замедлить вращение. Трудно сказать, насколько это удалось — оболочка водяного пузыря была совершенно одинаковой в любом месте. Нельзя было даже догадаться о его величине — голубовато светящаяся пелена могла находиться перед самым носом с таким же успехом, как и за много километров. Отари мог только предполагать, что болтается где-то в центре. В центре чего?

…Вода мягко подпирала спину, расслабленные руки медленно всплывали над головой — кажется, он опускался. Да, конечно, опускался — балласт тянул книзу — он ведь так и не избавился от него. Сделать это сейчас? Перебарывая невесть откуда навалившуюся сонливость, он согнулся, ощущая всю плотность воды — она продавливалась, как тесто… Руки вязли в этом тесте, когда он пытался протолкнуть их к ступням, по пути пытаясь вспомнить, зачем… Тусклый свет лихорадочно замерцал — Отари увидел прямо перед собой стену голубого тумана, надвинувшуюся сразу, близко…

…Все повторялось. Это стало его уделом здесь — вновь и вновь встречаться с сутью этого мира, что означало — с сутью себя. Но его это уже не пугало — с того самого момента, как встретил в могильнике станции живой свет и стал его частью. «Человек на семьдесят процентов состоит из света…» — эхом отдалось в голове. Очень кстати. Неподвижные сухие глаза наблюдали все стадии провала в ультрафиолет… В последнем отблеске уходящего света сетчатка глаз зафиксировало новое изображение — странное, необъяснимое… Но зрительный нерв не успел передать его в мозг — оно осталось в памяти глаза никому не нужной, невостребованной картинкой.

…Пространство не ощущалось — он сам был им, и не очень-то этому радовался. Ему было больно — невесомой, пустой болью этого пространства, раздираемого изнутри, наполовину сожженного снаружи — но он сам пошел на это и не жаловался. То, что происходило сейчас, было во много раз опаснее любой стихии … Сознание теряло четкий центр, размываясь неожиданными толчками извне. Дрожание удалось сузить и направить — эхо перекатилось из конца в конец… Чего? Мутное удивление всколыхнуло весь мир — сотрясенный неожиданным толчком, он уже терял себя, пытаясь уцепиться за ускользающие крохи рассудка… Оторваться! Разорвать гибельную связь! — он судорожно дергался, высвобождаясь из нервной паутины… Мощный толчок!

…Он безжизненно закувыркался в пустоте, приведенный в себя ошеломляющим ударом по всему телу. Попытавшись вздохнуть, чуть не ослеп от боли и подавился иссушающим кашлем. «Черт, черт… вл…» — выплевывались беззвучные ругательства. Как ни странно, они вернули чувство личности, подавленное зверским инстинктом. Ругался все-таки человек — словами, хоть и не самыми изысканными. Потом этими словами можно было думать… Но не сейчас — все плыло перед глазами, а в голове мячиками прыгали обрывки бессмысленных фраз: «Я надел… Брысь! Бе… Скоро вниз…» Мозг сейчас напоминал груду кубиков, из которых еще следовали составить цельную картину. Один из кубиков никак не укладывался, назойливо выпирая из общей кучи острыми царапающими гранями — закрыв глаза, Отари пытался восстановить увиденное, но ничего не получалось — перед глазами вспыхивал фиолетовый туман, и… Вот это «и» — никак не вспоминалось. Вернее, оно было настолько несовместимым со всем остальным, что мозг отказывался думать, демонстрируя образцовый бред. Очень скоро, обессиленный, Ило бросил это занятие, занявшись вещами более практическими. Нужно было перестать тонуть — кряхтя, Отари перевел регулятор балласта в нейтральное положение и пару секунд провожал взглядом тускло блеснувшую струйку освинцованного полимера. Проверил по индикатору и выпустил остальное — последние серебристые капли пропали в бледно-голубой дымке. «Метров двадцать», — прикинул Ило расстояние. Индикатор? Вот черт — он продолжал тонуть… Только теперь он вспомнил о двух воздуходелах, оттягивающих пояс с двух сторон (может быть, это равновесие и помешало вспомнить сразу). А жидкого балласта уже не осталось! Обдумав положение, он ничего не предпринял, продолжая медленно тонуть. Осторожно сняв с пояса один из блоков, завел руку за спину и приготовился. Свечение становилось ярче — приближалось… Ну, с богом! Решительно выдернув работающий блок из гнезда, он тут же выпустил его, очутившись на миг в облаке пузырей. Поставить новый воздуходел не составило труда — легкий щелчок и первый вздох непривычно пахнущего холодного воздуха. Плавучесть скакнула за ноль — теперь его тащило вверх, вслед за пузырями. Откинувшись на спину, он раскинул руки и ноги, чтобы хоть немного затормозить подъем. Замер… Зудящая тишина плавно меняла тон. Свечение бледнело, выцветало, превращаясь в мраморный сумрак. Повернув голову, Отари увидел нижнюю кромку кокона совсем рядом — вся масса воды, похоже, поднималась вместе с ним. Вернее, поднимала его — как он, впрочем, давно подозревал. Да что там — знал. Откуда — бог его ведает… Он уже бросил попытки объяснить себе свое собственное поведение — оно давно определялось не сознанием, а той неведомой пуповиной, что соединяла его с планетой. Он знал многое — но в то же время не смог бы и пары слов сказать для объяснения того, что знает.