Сергей Рублев - Начало тьмы

— Затопчут, — мрачно прокомментировал Жюль. Ило, раскрыв рот, потыкал пальцем — поняв, в чем дело, этнограф только усмехнулся:

— А-а, шумновато нынче… — Вздохнул. — Наши друзья уже недоступны для общения — голоса слишком забрали вверх.

Только теперь Ило по настоящему обратил внимание на зудящий звон, стоящий над деревней. Нет, это не в ушах, как он решил сначала… Разом напрягся:

— Зов!

— Что? — не понял этнограф.

— Они уходят, — уверенно, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил Отари.

…Звон — отражение в памяти — знакомое зудение ПУВ. Повторение этого зудения в масштабе один к пяти или чуть меньше. Но туземцы не пели — они просто разговаривали… Все равно — тот же звуковой спектр. Значит, время настало…

— …Поглядите, координатор, кто к нам пожаловал! — Жюль, прищурясь, смотрел куда-то поверх толпы. Ило обернулся.

…Посреди мельтешения серых тел эта фигура двигалась с какой-то вызывающей неспешностью. Звон словно качнулся — Отари показалось, что он различает хор комариных голосов: «Мрогвин, мрогвин!» К ним шел старик. С ним рядом был Уном, появляясь то справа, то слева, по-видимому, охраняя его от возможных толчков поднапершей толпы.

— Смотрите-ка, а ведь он остался прежним! — искренне удивился Кутюрф, приветно подняв руку — или, может, просто прикрываясь ею от солнца. Подойдя, старик некоторое время рассматривал их, щурясь от непривычного света. Потом прокаркал что-то своим хриплым голосом. Жюль только чертыхнулся шепотом, на ощупь прилаживая обруч переводчика. Отари последовал его примеру, успев уловить обрывок фразы: «…не такие сущие?» Жюль, похоже, услышал больше, потому что ответил сразу: «Ты вызвал нас для того, чтобы спросить об этом?» Старик издал неопределенный булькающий звук — смеялся. Но глаза блестели сухо и холодно, как два кусочка слюды. Наконец, ответил:

— Мы одинаковы перед мрогом.

— Все люди?..

— Нет. Только мы — я, ты, он… — черный узловатый палец по очереди ткнул в людей.

— Так зачем ты позвал нас? — нарушил наступившую тишину Отари, видя, что никто не собирается продолжать. Старик очнулся, его глаза блеснули недобрым огнем:

— Вам не страшно нарушение покоя неведения… Кх! Я хочу сказать вам — вы все равно умрете.

Отари вскинулся, хотел что-то спросить… Глаза старика неотступно следили за ним. Усмешка его была какой-то странной — злобно-страдальческой.

— Они (он ткнул в Унома) — будут жить. Мы — нет. Кх! Я предупредил.

— Но вы ведь можете уйти в пещеры? — вмешался Жюль.

— Нет! — перебил старик — с ними — нет. Вы… Как хотите. Остаться со мной… — он судорожно сглотнул, запахнул трясущейся рукой ворот грязной хламиды. Продолжил хрипло: — Ты говорил — другой мир. Не здесь… Не сейчас…

— А они, все — они идут в пещеру? В убежище? — убедительным тоном продолжал выспрашивать Жюль.

— Да, в пещеру. Не в убежище.

Как всегда, точно. Отари мысленно застонал — ну что же, что? Что не хватает ему сейчас для понимания? Жюль неожиданно прекратил расспросы, начал поспешно рыться в карманах — двое плонийцев терпеливо ждали. Наконец, он вытащил карманный мнемограф:

— Ило! Я кажется понял, смотрите — вот план деревни… — в руках этнографа переливалась схема лабиринта.

— …А вот, смотрите — план пещеры! Это удивительно…

Отари уже не слушал, впившись взглядом в схему — вот она повернулась… еще чуть-чуть…

— Полное совпадение! В этой проекции они одинаковы — понимаете?

Ило кивнул — в сознании, проясненном совпадением, происходило нечто, напоминающее кристаллизацию. ПУВ и плонийцы… Наоборот — плонийцы и ПУВ! Потому что… Он вспомнил ставившие его в тупик «игры» жителей деревни — теперь все это предстало в новом свете. Не игра — репетиция! А он-то гадал, зачем плонийцам городить такие стены! С детства приучившись к лабиринту родной деревни, они уже не испугаются в пещере. Которая выведет их… Да — прямиком к зеркалу океана. И на этом закончится первая фаза их существования.

— Постой… — придержал он этнографа, готового уже наброситься на старика с новыми вопросами. — Мрогвин — ты слышишь зов?

Старик молчал. Глаза его вдруг потускнели… Уном, все это время не подававший голоса, коснулся его руки, что-то еле слышно прощебетал — старик очнулся, посмотрел равнодушно:

— Я не мрогвин.

— Но ты был им? — Отари подался вперед, всматриваясь в мимоглядящие глаза плонийца.

— Был… — эхом отозвался старик.

— А все остальные — что ждет их?

— Мрог.

— Они будут жить…

— Они станут мрогом. Кто сможет. — Старик помолчал, затем повторил громче: — Кто сможет! Тот останется жив… Остальные сгинут.

— Значит, те, кто испугается…

— Да! — бывший мрогвин метнул уничтожающий взгляд. — Кто встретит смотрящего и не станет сильным, погибнет. Остальные достигнут мрога. Но сколь многие не достигнут!

Сила горечи, прозвучавшая в этих словах, поразила Отари. Помолчав, он все-таки решился спросить:

— Но разве не всегда так происходит?

— Нет… Болезнь поразила мир…

Старик резко повернулся в сторону побережья, покачнулся — Уном поддержал его. Целую минуту бывший мрогвин стоял так, высматривая что-то на горизонте, пламенеющим закатом — Отари мог поклясться, что эти выцветшие глаза и впрямь видят там что-то, недоступное больше никому… Наконец, старик перевел взгляд на людей и проговорил, как будто для себя:

— Вы — сущие… Вы должны знать…

И опять умолк надолго. Наконец, собравшись с духом, начал говорить, монотонно и размеренно, как будто читал молитву или заклятие:

— …Страх… Страх изошел из мира. Многие источники страха пробуждают мрог… Они — не сущие. Они губят сущее…

Сглотнув воздуху, продолжил так же монотонно, но на полтона выше:

— Их надо вернуть к несуществованию — мрогвины сделают это. Они закроют источники страха… Все не сущие будут уничтожены.

И старик протянул трясущуюся руку к океану.

Первые цепочки туземцев потянулись к горизонту при свете чадящих факелов — во главе каждой партии становился «сильный», за ним шли к неведомому им будущему остальные — может быть, мрогвины. Путь неблизкий — больше восьмидесяти километров по холмам и равнине. Отари уже отмерил эти километры на патрульном танке — путнику вместо часа потребуется идти день и ночь без отдыха…

…Щебет и звон достигли апогея — уходящие прощались с родной деревней, с детством и юностью, со всей своей доселе безмятежной жизнью, сами уже наполовину недоступные для нее… Деревни уже не было. Чернеющий скелет опор окружал кучу хвороста на центральной площади. Факелы кольцом окружали его.

— Старик все еще там?

— Там… Вместе с Уномом.

Молчание. Тьма быстро теряла тепло, сгущаясь из прозрачно-серой в угольно черную. Ило стесненно вздохнул, поерзал, поудобнее устраиваясь на жесткой кочке. Кутюрф молча грыз травинку, примостившись рядом на вязанке хвороста — бывшей стене или крыше бывшего дома. Старик попросил их остаться до исхода — они и сами не ушли бы, не дождавшись Унома.