фантЛабораторная работа - Основной конкурс (5 конкурс)

— Давно нет книжника Лан Гошона, ценителя старинных историй и мудрёных хроник, — устало ответил пришедший. — Есть бродяга и пария, у которого несправедливо отняли всё. Теперь я хочу всё вернуть. Ты мне поможешь?

— Нельзя дважды сжечь одни и те же дрова, нельзя зажить той жизнью, которую уже прожил, — покачал головой шаман. — Даже смерть Бугоран-диюка не утолит твоё мщение, не вернёт тебе прежнюю жизнь.

— Это верно! — загорелись глаза Гошона. — А ты сделай меня гуром, призраком, что бродит в ночи. Стану я вечным проклятием царского дома Лашура, сведу с ума Бугорана и его потомков!

— Ты готов пожертвовать своей вечной душой в обмен на вечное посмертие? Застрять посередине между этим миром и тем, без надежды на новое, лучшее воплощение?

— Да!

Шаман изящным жестом забросил свои длинные брови за плечи. Гошону показалось, что за спину полетели и какие-то искры, струи дыма, туманные нити.

— Хорошо, мне это по силам. Но вынужден огорчить тебя, летописец, что стать боевым духом у тебя не выйдет. Книжная ты душа, ею тебе и оставаться навеки. Гур из тебя получится такой: шуршать листами бумаги, оставлять чернильные кляксы, разворачивать свитки, ронять со стола кисти… В общем, только мышей пугать. Согласен ли на это? — лукаво улыбнулся шаман.

Чёрное лицо Гошона исказила страшная гримаса; совладав с собой, он выдавил:

— Д-д-а.

— Хорошо. — Только теперь шаман с интересом посмотрел на собеседника. — Хорошо. Быть по сему.

Искры и нити вылетели из-за спины шамана и помчались к Гошону, на ходу превращаясь в чудесных зверей. Пронизали они его болью и светом, покоем и тьмой, силой и забвением. Погасли глаза Лан Гошона… Загорелись глаза призрака-гура…

***

Раздел сороковой, список первый. Об умелых

Хулон сказал: «Никакое мастерство не стоит недооценивать. Правитель может погубить недруга властью, но и умелая швея способна убить иголкой. Знающий рыбак заведёт в топь, искусный возница затопчет и мулом, а скромный писарь составит смертельную кляузу».

На дворе стояла лунная ночь. В царской библиотеке никого не было, только шуршали листы бумаги, катались по столу свитки, падали кисти… Стоп, это не весенний ветер, это… гур! Бесплотная тень, которую можно увидеть, только если принять настой ягод фоллак, скользила между стеллажами, любовно поглаживала книги и даже, кажется, слегка подвывала от радости вновь читать и писать. Лан Гошон, точнее то, что когда-то было им, вернулся в свой рай. Здесь ему было спокойно и приятно, здесь под его взглядами оживали древние герои и кипели великие битвы, здесь мудрецы прошлого нашептывали ему свои мудрости и почтительно внимали его мудростям, ещё более мудрым. Здесь он был полновластным государем, и горе тому, кто восстал на него!

***

Вот она, «Хроника деяний Бугоран-диюка», смотри-ка, сколько понаписали всего! А вот ещё том — «Летопись царского дома Лашура», свежий. Бедняги, строчат, небось, высунув языки от усердия, а мы раз — и поправим. Не сейчас, позже, когда придёт время. И станет Бугоран-диюк в глазах потомков черным тираном, угнетателем народа, душегубом и кровопийцей, уничтожившим двадцать три свободных княжества Северной Тун, погубившим тысячи людей при прорытии ненужного канала, разорившим страну постройкой нелепой столицы. Проклянут потомки его имя и его семя, восстанут тут и там, скинут с трона внука, может быть, даже переименуют страну. Велика сила слова, Гошону ли не знать, а ещё больше велика сила слова написанного, слова из умных и древних книг. Как он раньше до этого не додумался? Ну ничего, впереди ведь вечность…

Гур устроился поудобнее в одном из кресел (приятная фраза, хоть и не соответствует действительности) и развернул последний свиток «Записок о великих и малых». Многое нужно внести сюда, чем сейчас и займёмся…

---

Жанне

1.

В кабине пахло сероводородом, и Онгут едва сдерживался, чтобы не выключить кротомашину. По прозрачным трубкам, расползшимся по операторскому креслу, струилась густая черная жидкость, динамики громко шипели, стрелки манометров бились в истерике. Кротомашина всё глубже вгрызалась в землю в поисках червивых королей. Бедняге Онгуту приходилось работать на пределе своих сил. Все его восемь рук были в движении: щелкали по тумблерам, крутили рычаги давления и проверяли прочность трубок.

Кости кротомашины трещали, готовые вот-вот сломаться. Не дай бог что-то откажет: можно будет проститься с миром. На такой глубине никто не придет на помощь. Онгуту останется только отсоединить от себя трубки, соединяющееся с Кротом, и сдохнуть от потери биологических жидкостей… Однако кротомашина жила: еще молотилось огромное сердце, еще двигались передние лапы-лопаты, извивалось тело, и работали компьютеры. Динамики изрыгали шипенье, словно под их кожистыми мембранами обитали змеи.

У Онгута было круглое лицо, черты которого казались размытыми из-за глубоких, как ущелья, морщин. Левая бровь выгорела, тяжелый подбородок выпирал вперед. Восьмиметровое тело потеряло форму после первого симбиоза с кротомашиной и живот раздулся до гигантских размеров. Если бы Онгут рискнул подняться с операторского кресла, то он бы напоминал морщинистую грушу. Когда-то давно у него бугрились мышцы, но те времена канули в лету. Все восемь рук напоминали цыплячьи ножки. Спасибо Матери, что они не потеряли своей ловкости. Ноги его стали короткими и похожими на обрубки, пальцы соединились перепонками.

Онгут мысленно подбадривал себя тем, что на такой умопомрачительной глубине червивых королей будет как блох на бездомной собаке. Казалось, надо преодолеть еще несколько метров и твари сами наскочат на Крота. Их биологического материала хватит, чтобы не только наполнить баки, но и накормить Онгута.

Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, Онгут бросил взгляд на прозрачную капсулу, находящуюся рядом с операторским креслом. Капсула была заполнена биологической жидкостью и в желтом свете ламп жидкость напоминала мочу. Лежащее в ней существо мирно спало: грудь периодически вздымалась, подрагивали веки. Шесть лап были привязаны ремнями к стенкам на тот случай, если тварь проснется и начнет буянить. В капсуле пугающе извивались механические щупальца. Когда концентрация сотота упадет до минимума, они убьют существо.

Онгут нахмурился. Дожил, подумал он. Жизнь кротомашины поддерживает полудохлая личинка червивого короля. И скоро личинки закончатся. А дальше что? Неужели придется пожертвовать Люси? При этой мысли по телу пробежала дрожь. Онгут так сильно впился в подлокотники операторского кресла, что побелели костяшки пальцев. Воображение рисовало картины мучений Люси: щупальца протыкают тонкую кожу, из капсулы выстреливают иглы и впиваются в мозг несчастной, по трубкам начинает течь кровь, изменяясь в сотот.