фантЛабораторная работа - Основной конкурс (5 конкурс)

Неожиданно глаза твари распахнулись. Онгута словно током ударили. Он отвел взор от личинки, но все равно успел увидеть боль вперемежку с мольбой во взгляде. Загудели сервомоторы в механических щупальцах. Раздался всплеск. Прошло несколько секунд – и тварь вновь уснула.

2.

Люси подкралась незаметно. Она встала за спиной Онгута и закричала. У него чуть сердце не разорвалось от неожиданности. Он вскочил с кресла, натянулись трубки, обвивавшие тело. А Люси давилась от смеха. Еще бы: ей удалось напугать вечно серьезного Онгута! Девушка-мотылек расправила кожистые крылья, готовясь взлететь.

Онгут состроил сердитую мину. Он нажал на один из рычагов на пульте и позволил кротомашине самой продолжать путь. Испуг еще не прошел: сердце бешено молотилось, руки дрожали.

Когда Люси приходила к Онгуту, то голые лампочки, висевшие в операторской, то тускнели, то становились ярче. Девушка-мотылёк походила на человека лишь формой тела. Однако врожденные уродства многое исказили: шрамы покрывали каждый сантиметр её тела, на тонких губах виднелись гнойники, правое плечо находилось выше левого. Лицо у неё было опухшим, в его складках прятались добрые бусинки-глаза. Люси напоминала тростиночку, сломать которую может даже слабый ветер.

– Испугался! Испугался! – веселилась Люси. – Такой огромный, а боишься меня!

Онгут замотал головой. Не хватало, чтобы эта шмакодявка возомнила себя невесть кем. Он протянул руку, чтобы схватить Люси, но та ловко отскочила.

– А вот и не дамся, – сказала она и принялась бегать вокруг операторского кресла.

Онгут рявкнул, но девушка-мотылек продолжала скакать и махать крыльями. В эту минуту он пожалел, что у него нет языка. Угомонить Люси сейчас будет сложно. Не успокоится, пока не станцует для него. Поэтому он расслабился и позволил себя щипать.

– Ты посмотри на кого похож, – тараторила Люси. – Кожа на руках висит, горб торчит. А волосы? Ты видел свои волосы?

Онгут дотронулся до макушки.

– Не чувствуешь их? Так я тебе скажу: ты опять позволил этой махине побрить себя под нуль! Онгут, тебе не идет лысина.

Ему ничего не оставалось, как сделать грустное лицо. Наверное, со стороны мерзкое зрелище: и без того морщинистая кожа становится еще морщинистее.

– Хочешь, я для тебя станцую? – спросила Люси.

Вот он – момент. Онгут кивнул.

Для него операторская была большой, но какой она казалась для Люси? Наверное, для неё каждый уголок Крота представлялся царством великанов. Компьютеры, кресла, манометры, комнаты, трубки, зубья – и всё со словом «гигантский». Операторская Онгута как нельзя лучше подходила для танцев девушки-мотылька. Здесь ничего не мешало ей для выражения своих чувств, только здесь она позволяла выплеснуться внутренней силе.

Люси улыбнулась, обнажив несколько рядов акульих острых зубов, и захлопала в ладоши. Онгут заучил каждое её движение в танце. Сейчас она поднимет руки над головой, вскинет голову, присядет и…

Но сегодня танец начался необычно.

Люси подошла к операторскому креслу, провела ладошкой по запястью Онгута. Кожистые крылья распахнулись, и тело пришло в движение. Такая худая, такая безнадежно хрупкая и маленькая, она закружилась в танце. Костлявая девушка-мотылек стала живым огнем. Безудержная в движении, неумолимая в стремлениях выразить красоту. Под шипение динамиков Люси создавала свою реальность.

От волнения у Онгута пересохло в горле. Боясь пошевелиться, он завороженно смотрел на создание рук своих. Был ли он собой без Люси и её ежедневных танцев? Оставался бы бездушной машиной? Смог ли бы чувствовать радость или боль? Ясно лишь одно: без Люси его кротомашина была бы бездушным комком из мяса, мышц и костей.

Онгут нахмурился. Девушка-мотылек должна находится на поверхности и кружится в танце под солнечными лучами в парке, где много цветов, где ветер будет играть с её крыльями. Она рождена не для того, чтобы прозябать в кротомашине и ловить червивых королей.

Она рождена дарить счастье другим. Вопреки здравому смыслу Люси оказалась у Онгута.

Девушка-мотылек в последний раз махнула крыльями и присела в реверансе.

– Как тебе? – тяжело дыша, спросила она.

Онгут захлопал всеми восьмью ладонями. Он делал вид, что ему хорошо и весело, но в голове роились беспокойные мысли. Сотот был на пределе. Чтобы кротомашина смогла добраться до поверхности, будет необходим новый источник энергии.

Похоже, придется пожертвовать Люси…

3.

Сорок лет жизни Онгут обходился базовыми алгоритмами и инстинктами, заложенными Матерью. Он не умел чувствовать. Красивый цветок не ласкал взгляд; художественная книга не переносила в воображаемый мир. Мысли были заняты только работой: найти десять червивых королей, обработать их и довезти до Матери, потом прием пищи, симбиоз с кротомашиной, обучение и четырехчасовой сон. И так день ото дня.

Без мыслей о будущем, без мечты. Возможно, если бы Онгут не нашел Люси, он так и остался бы безымянным восьмипалым, что копается в земле в поисках энергии. Судьба распорядилась иначе. Геном одной из найденных личинок червивого короля был испорчен. Выжить личинка не могла, не говоря уже о развитии. Но все равно Онгут без колебаний опустил её в капсулу и забыл. Первые изменения с кротомашиной произошли через месяц, с Онгутом – через два.

Эмоциональный калека с детства, он не сразу осознал, что его грубая и ничтожная жизнь переменилась. Личинка в капсуле росла, умудряясь кормить и преобразовывать кротомашину. Она приспособилась к тому, чтобы перерабатывать биологическую жидкость под свои нужды.

Онгут начал замечать, что стал относится к окружающим вещам иначе. Например, сердцебиение Крота приносило удовольствие, а визги червивых королей – давление в груди. На первых порах он боялся, что заболел, но просить помощи у Матери не хотел.

Все чаще перед сном Онгут смотрел на капсулу, любуясь изменениями личинки. Она из склизкого и пахнущего ацетоном шара с россыпью гнойников у круглого рта превращалась в удивительно красивое создание. У личинки сформировались ручки и ножки. День ото дня она все сильнее походила на человека.

Онгут читал о людях в книгах и в Сети и знал, что они вымерли много лет назад. Он увлекся человеческой культурой. И если раньше в художественных книгах людей переживания героев были ему неинтересны и скучны, то теперь они оставляли глубокий след в душе. Онгут не понимал, почему его собратья так слепы к красоте.

Между тем, личинка росла: появились крылья, наконец-то сформировались черты лица. Решив, что нельзя больше мучить существо в капсуле, Онгут освободил его. Создание, такое крохотное по сравнению с восьмипалым, такое худое, оно словно просило, чтобы о нем позаботились.