Джек Вэнс - Кларджес

Действие первого эпизода разворачивалось в производственном помещении «Мозамбикской парфюмерной компании». Пьеретта надела черный резиновый фартук, превратившись в лаборантку, и приступила к работе, смешивая сиропы, масла и эссенции — бергамота, жасмина, лавра, мирики — но каждый раз у нее получались жидкости, испускавшие вонючие пары, расплывавшиеся по всему залу. Раздраженно всплеснув руками, она проконсультировалась с толстым справочником, после чего нашла большой химический стакан и бросила в него сначала рыбью голову, а затем пригоршню розовых лепестков. Стакан озарился зеленым светом. Пьеретта была зачарована. Она осторожно опустила в стакан свой носовой платок — из стакана вырвался роскошный фонтан цветных искр, и гармоническая последовательность аккордов разрешилась.

Во втором эпизоде Пьеретта выращивала цветы в саду с бесплодной каменистой почвой. Она проделывала отверстия в почве металлическим прутом, и в каждое отверстие заботливо сажала цветок — розу, подсолнечник, белую лилию. Один за другим цветы превращались в сорняки — неопрятные, уродливые, отвратительные. Пьеретта стала отчаянно бегать кругами и трясти руками в воздухе. Разбрасывая растения пинками, она отшвырнула прут — тот воткнулся в землю, и в этом месте сразу выросло ветвистое дерево с пышной зеленой листвой, золотыми яблоками и красными гранатами.

Третий эпизод начался с полной темноты. Заметить можно было только висящий над большой сценой циферблат часов со слабо светящимися зелеными стрелками, часовой и минутной, и ярко-красной меткой сверху, в положении, соответствующем полудню или полуночи. Выйдя на сцену, Пьеретта некоторое время смотрела на небо, после чего приступила к постройке дома. При этом она использовала самые неподходящие материалы: обломки досок и фанерных щитов, металлолом, осколки стекла. Но каким-то чудом весь этот неказистый мусор складывался в растущее сооружение. Пьеретта снова взглянула на небо и стала работать поспешнее; тем временем зеленые стрелки часов приближались к полуночной метке.

Строительство закончилось. Немного поразмышляв, Пьеретта подобрала шланг с наконечником и выпустила из него искрящийся белый туман. Сначала ее сооружение полностью скрылось в тумане, но, когда туман рассеялся, на сцене уже стоял маленький беленый домик. Пьеретта радовалась от души. Но домик стал раскачиваться сбоку набок, круто наклонился и, чуть задержавшись в последний момент, обрушился. Капризно взмахнув рукой, Пьеретта схватила другой шланг и направила его наконечник на груду обломков. Шланг высосал всю белую краску из этой груды, а обломки снова сложились в прежнее сооружение. Пьеретта собралась было зайти в домик, но не могла сразу открыть дверь. С силой потянув дверь на себя, она приоткрыла ее, засунула руку внутрь, вытащила из-за двери и пинками прогнала прочь оборванного бродягу — Адриана Босса, а затем принялась выгонять из домика, размахивая руками, целую стаю птиц. Пока она всем этим занималась, стрелки часов сошлись на красной метке.

Пьеретта оцепенела, после чего стала двигаться так, словно ей приходилось с трудом проталкиваться через воздух, превратившийся в густое желе. Она снова взглянула на часы — стрелки ползли обратно, отодвигаясь от красной метки. Пьеретта рассмеялась. Но стрелки часов снова двинулись вперед с непреклонностью судьбы: настала полночь. Сцену озарила вспышка лилового света, прогремел гром, волна белого пламени смела все на своем пути — с ревом и грохотом, с торжествующим воплем. На фоне отголосков этого ужасного шума прозвучали заключительные аккорды.

Зажглись светильники выставочного зала. Сцену закрывал неподвижный черный занавес; секция стены медленно задвинулась — авансцены больше не было.

Амаранта Анастасии де Фанкур вернулась в гардеробную и плотно закрыла за собой дверь. Она чувствовала приятное возбуждение усталости, подобное ощущению пловца, вернувшегося на солнечный пляж из пронзительно-холодного прибоя. В целом и в общем пантомима удалась, хотя не обошлось и без запинок. Кроме того, возможно, следовало бы добавить четвертый эпизод…

Анастасия настороженно напряглась. Вместе с ней в помещении был кто-то еще, какой-то незнакомец. Она заглянула за перегородку, отделявшую будуар от небольшой приемной. На софе в глубине приемной сидел, сгорбившись и обняв колени, очень высокий человек с большой высоколобой головой.

Амаранта Анастасии подошла к нему, снимая на ходу белую шапочку с помпоном и распуская ворох темных локонов: «Господин Райнхольд Бибюрссон! Ваше посещение для меня — большая честь».

Бибюрссон медленно покачал головой: «Нет-нет. Вся честь принадлежит вам, а мне следовало бы извиниться за непрошеное вторжение. Но я не буду извиняться. Астронавты редко подчиняются условностям».

Амаранта Анастасии рассмеялась: «Я могла бы с вами согласиться, если бы знала, какие условности вы имеете в виду».

Бибюрссон задумчиво отвел глаза в сторону. Анастасия подошла к зеркалу будуара и увлажнила кремом полотенце. Стирая белый грим с лица, она вернулась туда, где сидел Бибюрссон.

«Я не умею красиво говорить, — произнес астронавт. — Я мыслю не словами, а образами, и передать эти образы словами очень трудно. Мне приходится нести вахту — днями, неделями, месяцами. Я обязан следить за тем, чтобы на корабле все было в порядке, пока ученые и прочие звездоплаватели спят в своих ячейках. Так оно лучше для всех».

Амаранта Анастасии скользнула в кресло: «Надо полагать, вам очень одиноко».

«Мне есть чем заняться. На корабле много работы. Кроме того, я делаю аквефакты. И слушаю музыку. Сегодня вечером я увидел ваше представление, и оно меня удивило. Потому что только в музыке я находил красноречивую возвышенность, изысканную сложность…»

«Этого и следовало ожидать. Пантомима во многом напоминает музыку. И мим, и композитор пользуются символами, абстрагированными из действительности».

Бибюрссон кивнул: «Совершенно верно».

Амаранта Анастасии наклонилась поближе к астронавту и заглянула ему в лицо: «Вы — странный человек, гениальный человек. Почему вы пришли ко мне?»

«Я пришел, чтобы позвать вас собой, — с величественной простотой сказал Бибюрссон. — В космос. «Отважный» загружают провизией и топливом; мы скоро вылетим к Ахернару. Я мог бы взять вас с собой, чтобы мы жили в черных небесах, усыпанных звездами».

Анастасия скорбно улыбнулась: «Я такое же подлое животное, как все остальные».

«Мне трудно в это поверить».

«Но это так». Она встала и положила руки ему на плечи: «Кроме того, я не могу покинуть своих суррогатов. Эмпатия прервется, наши души безвозвратно разойдутся в разные стороны — больше не будет отождествления, непрерывности сознания. И я не посмела бы взять их с собой — риск тотальной трансформации слишком велик. Таким образом… — она устало махнула рукой, — меня сковывают цепи моей свободы».