Кир Булычев - Чудеса в Гусляре. Рассказы

- В облаках. Почему они такие?

- Долго объяснять. Да я и не смогу. Вот выздоровеете, поговорите со специалистами. Облака не круглый год. Месяца за два до вашего прилета было солнце. Тогда все меняется.

- Что?

- Наша жизнь меняется. Прилетают корабли. Но это ненадолго.

- К вам редко кто прилетает.

- Пассажирских рейсов нет. Да и откуда им быть? Расписания не составишь…

«Почему?» - хотел спросить я, но пришла сестра. Вместо этого я сказал:

- Доброе утро, мой милый палач.

И сразу забыл о докторе. Сестра - значит, процедуры.

Днем я заснул. Мне снова снилась катастрофа. Мне снилось, что я поседел. Но, наверно, мне никогда так и не узнать, поседел ли я на самом деле. Голова моя наглухо замотана - только глаза наружу.

- С Землей связались, - сказал доктор, заглянув ко мне вечером.

Он казался очень веселым, хотя мы оба знали, что с Земли лететь сюда почти полгода.

- Ну-ну, - вежливо сказал я и стал смотреть в потолок.

- Да вы послушайте. Нам сообщили, что «Колибри» заправляется на базе «12-45». Завтра стартует к нам. Это далеко?

Я хотел бы успокоить доктора, но он все равно узнает правду. Я сказал:

- Будут дней через сорок.

- Замечательно, - ответил доктор, не переставая широко улыбаться. Но ему уже было невесело. Он тоже понимал, что сорока дней мне не протянуть.

Но он был доктором, и поэтому он должен был что-то сказать.

- У них на борту врач и препараты. Вас поставят на ноги в три часа.

- Тогда некого будет ставить на ноги…

По реке на облаках плыл вниз трубой длиннющий пароход, и белый дым из его трубы свисал с облака к самому окну.

- Надо быть молодцом, - сказал доктор.

Я не стал спорить.

Ночь была длинной. Я ждал рассвета, а его все не было. Сколько длятся их сутки? Если не ошибаюсь, двадцать два часа с минутами. И поделены они на периоды и доли. Об этом я читал в справочнике. Еще на базе.

Наконец стало светать. Я удивился, увидев на облаках, что улицы полны народу. Обычно прохожие появлялись часа через полтора после рассвета.

Открылась дверь, и вошел доктор.

- Вас еще не кормили? - спросил он.

- Нет, рано еще.

- Пора, пора, - сказал он.

- Сколько сейчас времени? - спросил я.

- Тринадцать долей третьего периода, - сказал доктор.

Я не стал просить разъяснений. Третьего так третьего.

- Мне придется вас покинуть, - сказал доктор. - Много работы.

Доктор вернулся через час и долго рассматривал ленты с записями моей температуры, давления, пульса и прочих штук, свидетельствующих о том, что я еще жив. Ленты ему явно не нравились, поэтому доктор начал насвистывать что-то веселое.

- Ну и как?

- Совсем неплохо. Совсем неплохо. Жалко, что вам сбили режим. Головы за это отрывать надо!

- За что?

- За полную безответственность. Ему, видите ли, не хотелось с ней прощаться. Ну ладно, потом объясню. Кстати, вы не будете возражать, если к вечеру мы сделаем вам переливание крови?

- А мое возражение будет принято во внимание?

Доктор вежливо улыбнулся и ушел.

На следующий день мне стало хуже. Доктор сидел на круглом табурете и о своих болезнях ни гу-гу. За окном метет. Вчера еще было тепло, и рыболовы покачивали над водой удилищами, как жуки усиками. А сегодня метет.

- Через полчаса кончится, - сказал доктор. - Недосмотрели.

- Вы управляете климатом? - спросил я.

- Да ничем мы не управляем, - вздохнул доктор. - Это не жизнь, а сплошное безобразие. Скорей бы облака уходили.

- Вы вчера что-то говорили о безответственности.

- Ах, вы об этом инциденте? Это неизбежно. Один молодой человек… Что с вами?

Мне было плохо. Я еще слышал доктора, но уже не мог удержаться на поверхности мира. Мне казалось, что я держусь за слова доктора, как за скользкие тонкие бревнышки, но вот слова выскальзывают и остаются на воде, а я ухожу вглубь, не смея открыть рта и вздохнуть…

Я очнулся. Они не знали, что я очнулся. Не заметили. И я слышал их разговор. Доктора и другого врача, специалиста по лучевой болезни.

- Два-три дня, не больше, - сказал специалист. - Очень плох.

Я знал, что говорят обо мне, но очень хотелось, чтобы слова эти не имели ко мне никакого отношения.

Вторично я очнулся ночью. Доктор сидел на своем табурете и раскладывал на коленях нечто вроде пасьянса из карт, похожих на почтовые марки. Мне показалось, что доктор осунулся и постарел. Я был благодарен доктору за то, что он не ушел ночью домой, за то, что сидит у моей постели, и даже за то, что он осунулся всего-навсего оттого, что в его отделении умирает человек с Земли, с совсем чужой и очень далекой планеты.

- Спите, - сказал доктор, заметив, что я открыл глаза.

- Не хочу, - сказал я. - Еще успею.

- Не дурите, - сказал доктор. - Безвыходных положений не бывает.

- Не бывает?

- Еще одно слово, и я даю вам снотворное.

- Не надо, доктор. Знаете, что удивительно: я читал, что перед смертью люди вспоминают детство, родной дом, лужайки, залитые солнцем… А мне все чудится, что я чиню какого-то ненужного мне кибера.

- Значит, будете жить, - сказал доктор.

Я задремал. Я знал, что доктор все так же сидит рядом и раскладывает пасьянс. И мне, как назло, приснилась лужайка, залитая солнцем, та самая лужайка, по которой я бегал в детстве. Лужайка была теплой и душистой. На ней было много цветов, пахло медом и жужжали пчелы… Доктору я не стал говорить о своем сне. Зачем расстраивать?

Вошла сестра.

- Все в порядке, доктор, - сказала она. - Проголосовали.

- Ну, ну?

- Сто семнадцать «за», трое воздержались.

- Чудесненько, - сказал доктор. - Я так и думал.

Он вскочил, и карты, похожий на марки, рассыпались по полу.

- Что, доктор?

- Жизнь чудесна, молодой человек. Люди чудесны. Разве вы этого не чувствуете? Ох, как у меня болит зуб! Вы не можете себе представить… У вас когда-нибудь болели зубы? Вы еще вернетесь на свою поляну. Она вам снилась?

- Да.

- Вернетесь, но со мной. Вам придется пригласить меня в гости. Всю жизнь собирался побывать на Земле, но недосуг как-то. Если мы с вами продержимся еще два дня, считайте, что мы победили.

И он не лгал. Он не успокаивал меня. Он был уверен в том, что я выживу.

- Сестра, приготовьте стимуляторы. Теперь не страшно. - Доктор взглянул на часы. - Когда начинаем?

- Через пять минут. Даже раньше.

Сквозь толстые стекла окон донесся многоголосый рев сирен.

- Через пять минут. Вы уже знаете? - сказал незнакомый врач, заглядывая в палату.

- Закройте шторы, - сказал доктор сестре.

Сестра подошла к окну, и я в последний раз увидел серебряную подкладку облаков. Я хотел попросить, чтобы они не закрывали шторы, объяснить им, что облака нужны мне, но неумолимая тошнота подкатила к горлу, и я, не успев уцепиться за воркование докторского голоса, понесся по волнам, задыхаясь в пене прибоя.