Кир Булычев - Чудеса в Гусляре. Рассказы

- …Так, - сказал кто-то по-русски. - Ну и состояньице!

Я не знал, к какому из отрывочных видений относится этот голос. Он не давал уйти обратно в забытье и продолжал гудеть, глубокий и зычный. С голосом была связана растущая во мне боль.

- Добавь еще два кубика, - приказывал голос. - Трогать его пока не будем. Глеб, перегони-ка сюда третий комплект. Сейчас он очнется.

Я решил послушаться и очнулся. Надо мной висела черная широкая борода, длинные пушистые усы и брови, такие же пышные, как и усы. Из массы волос выглядывали маленькие голубые глаза.

- Вот и очнулся, - сказал бородатый человек. - Больше уснуть мы тебе не дадим. А то привыкнешь…

- Вы…

- Доктор Бродский с «Колибри».

Бродский отвернулся от меня и выпрямился. Он казался высоким, выше всех в комнате.

- Коллега, - перешел он на космический. - Разрешите мне еще разок заглянуть в историю болезни.

Мой доктор достал катушки с лентами записей.

- Так, - бормотал Бродский. - День одиннадцатый… день четырнадцатый… А где продолжение?

- Это все.

- Нет, вы меня не поняли. Я хотел спросить, где вторая половина месяца? Ведь не четырнадцать же дней он болеет.

- Четырнадцать, - сказал доктор, и в голосе его прозвучали звенящие нотки смеха.

- Сорок три дня назад мы стартовали с базы, - между тем гудел Бродский. - Мы сэкономили в пути трое суток, потому что больше сэкономить не могли…

- Я вам все сейчас объясню, - сказал доктор. - Но, кажется, приехал ваш помощник…

Через шесть часов я лежал на самой обычной кровати, без лат, без шин, без растяжек. Новая кожа чуть зудела, и я был еще так слаб, что с трудом поднимал руку. Но мне хотелось курить; и я даже поспорил, хоть и довольно вяло, с Бродским, который запретил мне курить до следующего дня.

- Давайте-ка все-таки распутаемся с этой историей, - сказал Бродский, склонившись над моей историей болезни. - Сколько же мы летели и сколько же наш больной пролежал у вас?

Бродский достал из кармана большую трубку и принялся ее раскуривать.

- Тогда вы сами не курите, - сказал я. - А то отниму трубку. Ради одной затяжки я готов сейчас на преступление.

- Больной, - строго сказал Бродский. - Что дозволено Юпитеру, то не дозволено кому?

- Волу, больным, космонавтам в скафандрах, - ответил я. - У меня высшее образование.

Мой доктор слушал наш разговор, умиленно склонив голову к плечу. У него был взгляд дедушки, внук которого проглотил вилку, но в последний момент умудрился с помощью приезжего медика вернуть ее в столовую.

- Даже не знаю, с чего начать, - наконец сказал доктор. - Все дело в том, что наша планета весьма нелепое галактическое образование. Большую часть года она целиком закрыта серебристыми облаками, которые полностью отрезают нас от внешнего мира.

- Но ведь мы же прилетели сюда…

- Корабль может пробить слой облаков, но этим обычно никто не хочет заниматься. И вот почему: облака каким-то образом нарушают причинно-следственную связь на поверхности планеты. Вы помните, как несколько дней назад в городе рассвело несколько позже, чем обычно?

- Да помню, - сказал я. - Я решил сначала, что слишком рано проснулся.

- Нет, это запоздал рассвет. Один влюбленный молодой человек не хотел расставаться со своей возлюбленной. И что же он сделал? Он забрался на башню, на которой стоят главные городские часы и привязал гирю к большой стрелке часов. Часы замедлили ход. В любом другом месте Галактики от такого поступка ровным счетом ничего бы не случилось. Ну, может быть, кто-нибудь и опоздал бы на работу. И все. А на нашей планете в период «серебряных облаков» замедлился ход времени. Рассвет наступил позже, чем обычно.

Доктор вдоволь насладился нашим изумлением и продолжал:

- Беда еще и в том, что в одном городе часы могут идти вперед, а в другом отстают. И рассвет наступает в разных местах по-разному. Чего только мы не предпринимали! Запрещали пользоваться личными часами - ведь время зависит даже от них, ввели обязательную почасовую сверку всех часов планеты… Но потом от всех мер такого рода отказались. Просто-напросто каждый житель планеты имеет часы. И раз на планете живет сто двадцать миллионов человек, то среднее время, которое показывают сто двадцать миллионов часов, правильно. Одни спешат, другие отстают, третьи идут как надо. Понятно?

- Значит, - спросил я, - если вы сейчас подведете свои часы вперед, то и время ускорит свой ход?

- Ну, на такую малую долю, что никто не заметит. А если ошибка становится крупной, достаточно чуть-чуть сдвинуть стрелки главных курантов - и все придет на свои места.

- А ваш влюбленный об этом знал? - спросил Бродский.

- К сожалению, да. Об этом знают все.

- И часто случаются казусы?

- Очень редко. Мы волей-неволей дисциплинированны. Но, с другой стороны, мы знаем, что в случае крайней необходимости можем управлять временем. Так было и с нашим больным. Совет планеты принял решение спасти гостя. Мы знали - жить ему два, от силы три дня. Вашему кораблю лететь до нас сорок дней. Помните, я попросил сестру закрыть шторы?

- Да.

- Для того чтобы вас не смущало мелькание дня и ночи.

- Так эта мера очень болезненна для планеты!

- Мы сознательно пошли на некоторые трудности. Например, студентам придется сдавать весеннюю сессию в две недели вместо месяца. Больше того, как сейчас выяснилось, «Колибри» пришел на пять часов раньше, чем мы предполагали. Значит, многие жители города сами подводили вперед ручные часы и будильники.

…Через три дня мы приехали на космодром. Доктор улетал с нами на Землю. Я еще был слаб и опирался на трость. Легкий снежок сыпался с серебряных облаков и мутил их гладкую поверхность. Впервые я увидел собственное отражение. Если задрать голову, то маленький человечек с палочкой тоже закинет голову и встретится с тобой взглядом.

Проводы затянулись, и я, устав, взялся рукой за круглую палку, привинченную к стене космовокзала. Так стоять было удобнее. Бродский говорил довольно длинную речь, в которой благодарил жителей планеты.

- Пора, - сказал стоявший рядом со мной капитан «Колибри». - Через пятнадцать минут старт.

Я обнимаюсь и раскланиваюсь с друзьями…

Вдалеке слышится гул.

- Что такое? - взволновался доктор. - Что случилось?

Провожающие, видно, разобравшись, в чем дело, бросились в укрытие космовокзала. Доктор по-птичьи покрутил головой и впился взглядом в меня.

- Сейчас же уберите руку! - крикнул он. - Что вы наделали!…

Я отдернул руку и, обернувшись, посмотрел на круглый предмет, за который я держался. Оказалось, самый обыкновенный ртутный термометр.

- Это не часы, - неловко пошутил я, - это термометр.

- Вот именно! - закричал доктор, схватив меня за руку и волоча к дверям космопорта. - Вы забыли о причинно-следственных связях.