Джек Вэнс - Кларджес [Вечная жизнь, Эликсир жизни]

Бибюрссон задумчиво отвел глаза в сторону. Анастасия подошла к зеркалу будуара и увлажнила кремом полотенце. Стирая белый грим с лица, она вернулась туда, где сидел Бибюрссон.

«Я не умею красиво говорить, — произнес астронавт. — Я мыслю не словами, а образами, и передать эти образы словами очень трудно. Мне приходится нести вахту — днями, неделями, месяцами. Я обязан следить за тем, чтобы на корабле все было в порядке, пока ученые и прочие звездоплаватели спят в своих ячейках. Так оно лучше для всех».

Амаранта Анастасии скользнула в кресло: «Надо полагать, вам очень одиноко».

«Мне есть чем заняться. На корабле много работы. Кроме того, я делаю аквефакты. И слушаю музыку. Сегодня вечером я увидел ваше представление, и оно меня удивило. Потому что только в музыке я находил красноречивую возвышенность, изысканную сложность…»

«Этого и следовало ожидать. Пантомима во многом напоминает музыку. И мим, и композитор пользуются символами, абстрагированными из действительности».

Бибюрссон кивнул: «Совершенно верно».

Амаранта Анастасии наклонилась поближе к астронавту и заглянула ему в лицо: «Вы — странный человек, гениальный человек. Почему вы пришли ко мне?»

«Я пришел, чтобы позвать вас собой, — с величественной простотой сказал Бибюрссон. — В космос. «Отважный» загружают провизией и топливом; мы скоро вылетим к Ахернару. Я мог бы взять вас с собой, чтобы мы жили в черных небесах, усыпанных звездами».

Анастасия скорбно улыбнулась: «Я такое же подлое животное, как все остальные».

«Мне трудно в это поверить».

«Но это так». Она встала и положила руки ему на плечи: «Кроме того, я не могу покинуть своих суррогатов. Эмпатия прервется, наши души безвозвратно разойдутся в разные стороны — больше не будет отождествления, непрерывности сознания. И я не посмела бы взять их с собой — риск тотальной трансформации слишком велик. Таким образом… — она устало махнула рукой, — меня сковывают цепи моей свободы».

В коридоре послышались шаги; дверь распахнулась — раздался резкий голос: «Красивая картина, ничего не скажешь!»

В дверном проеме стоял, обозревая гардеробную, амарант Абеля Мондевиля. Он сделал шаг вперед: «Якшаешься с бородатым пугалом огородным! Обнимаешься с ним!»

Амаранта Анастасии разозлилась: «Абель! Ты выходишь за границы дозволенного!»

«Подумаешь! Моя прямота в тысячу раз лучше твоей ненасытной похоти!»

Бибюрссон поднялся из кресла и печально сказал: «Боюсь, я вам испортил вечер».

Мондевиль издал короткий лающий смешок: «Не задирайте нос! Вам и вам подобным давно пора указать на место!»

Послышался третий мужской голос — из-за спины Абеля выглянул Винсент Роднэйв: «Анастасия, мне нужно с тобой срочно поговорить!»

Амарант Абеля обернулся: «Еще один?»

Винсент напрягся, его остроносое лицо поморщилось: «Уважаемый, вы ведете себя оскорбительно!»

«Разве тебя можно оскорбить? Что ты тут делаешь?»

«Не вижу, почему бы я должен был перед вами объясняться».

Абель шагнул к молодому человеку; Винсент Роднэйв, на голову ниже и в два раза уже в плечах, не отступил. Анастасия бросилась к ревнивцам и протиснулась между ними: «Вы ведете себя, как петухи! Сейчас же прекратите! Абель, убирайся!»

Амарант Абеля пришел в ярость: «Ты это мне говоришь?»

«Тебе!»

«Хорошо, я уйду, но только после них! — Абель ткнул указательным пальцем в сторону Бибюрссона и Роднэйва. — Мы еще обменяемся парой слов — с тобой, сопляк, и с тобой, астронавт!»

«Все вон! — закричала амаранта Анастасии. — Пойдите прочь!»

Райнхольд Бибюрссон нескладно, но почтительно поклонился и вышел.

Винсент Роднэйв нахмурился: «Может быть, мы сможем увидеться позже? Я должен сообщить…»

Анастасия опустила уголки губ: «Не сегодня, Винсент. Мне нужно отдохнуть».

Поколебавшись, Роднэйв неохотно удалился.

Анастасия повернулась к Мондевилю: «А теперь, Абель, будь так добр — мне нужно переодеться…»

Абель набычился и не сдвинулся с места: «Мы должны наконец объясниться».

Голос амаранты Анастасии внезапно изменился — он стал надменным и повелительным: «Разве я не сказала? Все убирайтесь вон! Ты что, не понимаешь, Абель? С тобой покончено — бесповоротно. Знать тебя больше не хочу! Пошел вон — сию минуту!»

Повернувшись на каблуках, Анастасия де Фанкур вернулась к будуару, села и принялась нервно стирать с лица остатки крема. У нее за спиной послышались два тяжелых шага; последовали резкий вздох, стон и равномерно повторяющийся звук падающих на пол тяжелых капель. Вскоре этот звук прекратился.

В воскресенье, на следующий день после выставки, Кудеяр проснулся в мрачном, безнадежном настроении. Он медленно оделся, спустился на улицу, прошелся на юг в тени небоскребов, пересек площадь Эстергази и поднялся на набережную озера у Перламутрового павильона. На террасе он выбрал место за столом, откуда можно было видеть и озеро, и пешеходную аллею вдоль набережной, и заказал кружку крепкого чаю, булочки и варенье из айвы.

На набережной, залитой ярким солнечным светом, было необычно людно. Неподалеку, среди деревьев, дети шумно бегали наперегонки, обзывая проигравших «гларками». На скамье под террасой тесно сгрудились три юнца; они обменивались шутками, вся соль которых заключалась в нарочитом использовании неприличных слов: «Ты слышал про наездника, сломавшего ногу? Лошадь подумала, что он разбился насмерть !» Или: «Палачи-первокурсники приехали на своем труповозе по неправильному адресу. Там жил не кто-нибудь, а генеральный директор Джарвис собственной персоной. Джарвиса вытащили из постели и зашвырнули в труповоз …»

Настроение Кудеяра только ухудшилось. Подростки на скамье глупо хихикали, стараясь перещеголять друг друга в употреблении непечатного лексикона. Кудеяр мрачно усмехнулся: ему следовало перегнуться через парапет и сказать этим идиотам: «Взгляните на меня! Я — Чудовище! Я убил — и не раз, а дважды! Причем я замышляю преступление, из-за которого могут умереть многие другие!» Как они уставились бы на него! Как бы у них отвисли челюсти! Как застрял бы у них в глотках дурацкий похотливый смех!

Солнце грело Кудеяра — его пессимизм начинал рассеиваться. Ужасное событие предыдущего вечера, в конце концов, только подтверждало его правоту — это могла признать даже амаранта Джасинты. Если бы только она прекратила свои преследования, он мог бы забыть о своем кошмарном замысле. И все же — замысел привлекал его, по меньшей мере, своей неповторимостью.

Он вынул из кармана конверт Винсента Роднэйва и, пользуясь очками для просмотра микрофильмов, изучил данные амаранты Анастасии де Фанкур.

« Не так уж трудно , — думал он. — разделить два почти совпадающих изображения ». Достаточно было определить какой-нибудь заметный ориентир, позволявший точно измерить величину смещения. После этого, пользуясь методами цифровой обработки фотографий или компьютерного анализа, можно было удалить один из снимков и оставить только второй — ясный и четкий.