Вячеслав Пальман - Два шага маятника

Сантос поклонился и взял с подноса вторую рюмку. Он тоже поднял ее. И все увидели, как дрожит его рука.

Переправа через залив стала повседневностью. Тысячи людей в поездах, машинах, троллейбусах пользовались мостом и привыкли к нему, как привыкают к солнцу, к цветам и зелени, к уюту дома. А о строителе моста забыли, как забывают о хлебопашцах, когда едят хлеб, и о виноделах, когда пьют хорошее вино.

Никто не знал, что Сантос очень нуждался в участии людей. Он заболел. Напряжение многих лет труда, старые раны и контузии сделали его неврастеником. Странная забывчивость заставляла его долго и тупо обдумывать самые простые события и факты. Он уже не мог работать и в шестьдесят лет стал слабым, беспомощным инвалидом.

Но он и в этом положении не забыл свое детище, свой мост, который в газетах долго еще называли восьмым чудом планеты.

Как и в дни строительства, Сантос ежедневно приходил к мосту и, скромно усевшись в каком-нибудь уголке, часами смотрел на гудевший, работающий мост, на людей, поезда и машины, на корабли под мостом, на солнце, играющее в ажурных переплетах. О чем он думал в эти часы?..

Потом выпрямлялся, доставал платок и дрожащей рукой вытирал вспотевшее от напряжения лицо. Вероятно, и теперь он все еще продолжал строить, отдавать приказания, все еще рассчитывал и прикидывал что-то в уме, сопоставляя варианты, и в то же время готов был плакать от жалости к себе: в голове его зрели планы один грандиознее другого, но им - увы! - не суждено было стать реальностью. Силы инженера таяли с каждым днем.

О Мигуэле Сантосе узнал Карел.

Прежде чем познакомиться с ним, Карел Долли собрал самые точные сведения. Образ человека безукоризненной чистоты, который без раздумий отдавал жизнь для счастья людей и увенчал свою жизнь прекраснейшим творением инженерного искусства, - такой образ возник перед Карелом и заставил его еще раз подумать о величин человеческого духа.

Он познакомился с Мигуэлем, подружился. Он узнал, что Сантос продолжает в мыслях своих создавать все новые и новые проекты, что он полон замыслов и идей. В разговоре с биологом Мигуэль признался:

- Руки мои не держат карандаш, мозг отказывается работать, я со страхом думаю о себе: для чего жить дальше?

- Вы сделали много хорошего, Сантос, - сказал ему Карел.

- Нет, мало. Люди достойны большего.

- Вы отдали им жизнь.

- Я убивал на войне.

- Кого вы убивали? Фашистов? Но ведь они покушались на самое существование мира.

Он согласился, что это так. Карел сказал ему:

- Хотите снова быть молодым и деятельным человеком, Мигуэль?

- Кто не хочет! - грустно сказал он.

- Мы вернем вам и молодость, и здоровье.

Сантос с грустным вопросом посмотрел на Карела.

- Не надо этим шутить.

Карел увез его к себе, показал лабораторию, рассказал об опыте над Сарджи, над своим братом, над Зуро и другими.

С той же грустной и недоверчивой улыбкой Сантос дал согласие. Он явился к Полине Долли, ни на минуту не сомневаясь в печальном или в лучшем случае в безрезультатном исходе. Ну и что ж? А зачем такая жизнь?

Когда он очнулся после опыта, то первое, что увидел, была большая цветная фотография моста через залив. Сантос улыбнулся и сказал:

- Я создам лучше, только бы поправиться…

Один за другим старые и больные люди, за плечами которых были добрые дела и долгая трудовая жизнь, уходили из лаборатории Долли, чтобы начать вторую, несколько укороченную, но тем более ценную для них жизнь, в которой они были избавлены от старческих недугов и страшного ожидания смерти.

Связанные честным словом, ни один из них нигде не обмолвился о невероятной перемене в жизни. Лаборатория до сих пор не привлекала болезненного интереса обывателей и продолжала делать в тишине большое дело, раз за разом совершенствуя мастерство во рождения людей.

Антон Сарджи и Ласкар Долли по-прежнему принимали участие в лабораторных экспериментах, внося немалую долю труда в результат деятельности биологов. Почувствовал себя лучше и Даниэль Монтекки. Он пришел домой к Карелу Долли вместе со всеми детьми и принес охапку превосходной свежей спаржи.

- Сударыня, - с достоинством сказал он Полине, - перед вами мои девочки и мальчики. Они пришли поблагодарить вас. - Он растроганно заморгал и обернулся к детям.

- Говорите…

Сыновья и дочери Монтекки застенчиво молчали. Наконец старшая, Роза, сказала:

- Спасибо вам за отца. От всех…

- Мои руки ожили, а спина не так ноет и уже хорошо сгибается, - продолжал старик. - Дети больше не боятся за меня. Так я говорю? - и он снова взглянул на своих воспитанников.

- Так, отец. Вы сделали очень хорошо, - ото-звался один из мальчуганов. - Если вы приедете к нам, сударыня, мы будем очень рады.

Старый учитель Зуро расстался с думами о близкой смерти. Он снова весь день ходил из дома в дом, и там, куда он являлся, тотчас начинала звучать музыка, слышались пение, смех и шутки. Зуро бодро носил по улицам свое тяжелое тело и стучал палкой по асфальту в такт песне; он был вправе считать себя счастливейшим человеком на свете.

Вскоре учитель пришел в гости к Карелу Долли. С самым таинственным видом он отозвал Полину в угол и произнес значительным полушепотом:

- Уважаемый спаситель мой, когда у вас в доме появится маленький, вам не придется искать для него учителя музыки. Толстый старик Зуро сам будет учить малыша. Он уже подобрал для будущего ученика достойную скрипку. Неказиста с виду, но если бы вы знали, как она поет!..

Зуро вынул из-под сюртука изумительную маленькую скрипку, один вид которой сразу вызвал у женщины счастливые слезы.

- Ну, ну, я не рассчитывал на это! Улыбнитесь, Полина, и ни слова никому! Когда-нибудь мы вернемся к нашему разговору и вытащим из футляра эту скрипку уже с пользой, да, с пользой…

Полина растроганно улыбалась. Эти скромные визиты приносили биологам великую радость. Они полезны людям. Полезны!..

И только Мигуэль Саитос пока еще не чувствовал улучшения. Он приходил на прием к биологу угрюмый, сосредоточенный и за все время, пока у него брали кровь для анализов и осматривали, не говорил ни слова. Лицо его нервически подергивалось, а руки мелко и противно дрожали. Он все еще не верил. Ведь его столько лечили! Но он надеялся, как надеются на врачей даже приговоренные к смерти.

Через два месяца архитектор без приглашения вошел в лабораторию и взволнованно сказал:

- Сегодня утром впервые за последние пять лет я взял в руки карандаш. И вот что мне удалось написать…

Сантос протянул клочок бумаги. На нем дрожащими, неровными буквами были нацарапаны почему-то сразу по-силурийски и по-испански слова:

«Начинаю жить. Спасибо».

Биолог прочел эти слова раз, другой, третий. Потом позвал Полину.